Рисунок из письма 599
Меня очень заинтересовало то, что ты собираешься побывать в Алжире. Это прекрасно, и, черт возьми, такую поездку нельзя считать неудачей. От всей души поздравляю тебя. Так или иначе, встретимся в Марселе.
Вот увидишь, тебе понравится созерцать здешнюю синеву и чувствовать солнце.
Мастерской мне сейчас служит терраса.
Я и сам твердо намерен писать марины в Марселе и вовсе не скучаю здесь по серому северному морю. Если увидишь Гогена, передавай привет от меня, я должен вскорости написать ему.
Дорогой дружище Бернар, не отчаивайся и, главное, не поддавайся сплину, старина, ведь с твоим талантом, после поездки в Алжир, ты станешь чертовски хорошим художником. Ты тоже станешь южанином. Если бы я захотел дать тебе совет, вот он: чтобы набраться сил, принимай здоровую и простую пищу в ближайший год, да-да. Начни сейчас. Лучше не приезжать сюда с расстроенным желудком и испорченной кровью. Я был в таком же положении и сейчас поправляюсь, но поправляюсь медленно, жалея, что с самого начала не проявил чуть больше благоразумия. Но что поделаешь с этой проклятой зимой – нечеловеческая была зима. Поэтому постарайся приехать уже с хорошим кровообращением: здесь при плохом питании трудно что-нибудь исправить, но если ты здоров, оставаться таковым легче, чем в Париже.
Напиши мне поскорее. Адрес прежний: Арль, ресторан Карреля. Жму руку.
602. Br. 1990: 604, CL: 480. Тео Ван Гогу. Арль, вторник, 1 мая 1888
Дорогой Тео,
спасибо за письмо и за вложенную в него купюру в 50 франков. Будущее не видится мне в черном цвете, но я вижу, что оно чревато трудностями, и порой задаюсь вопросом, не окажутся ли они сильнее меня. Это случается чаще всего в минуты физической слабости, а на прошлой неделе я страдал от такой жестокой зубной боли, что помимо своей воли потерял время. И все же я как раз послал тебе рулон маленьких рисунков пером – думаю, около дюжины. Итак, ты увидишь, что я перестал лишь писать маслом, но не перестал работать. Ты найдешь среди них беглый набросок на желтой бумаге: лужайка в саду у въезда в город, а на заднем плане – примерно такое строение [см. ил. на с. 235].
И вот сегодня я снял правое крыло этого здания; в нем четыре комнаты или, скорее, две комнаты и две кладовки.
Снаружи оно окрашено желтым, а изнутри выбелено – и стоит на самом солнцепеке. Я снял его за 15 франков в месяц. Теперь я хотел бы обставить одну комнату на первом этаже, чтобы спать там. Здесь расположатся мастерская и хранилище на все время моего предприятия здесь, на юге, и тогда я буду свободен от мелких перебранок с владельцами гостиниц, разорительных и угнетающих меня. Бернар как раз пишет мне, что тоже получил в свое распоряжение целый дом, но только задаром. Вот это удача! Я непременно сделаю с него рисунок для тебя, он будет лучше первого наброска. Теперь осмелюсь тебе сказать, что намерен предложить Бернару и другим прислать мне холсты, чтобы выставить их здесь, если представится случай – а он, конечно, представится в Марселе. Надеюсь, на этот раз я попал в точку: ты меня понимаешь, желтое снаружи, белое внутри, прямо на солнцепеке – наконец-то я вижу свои холсты в светлом интерьере, – пол из красных кирпичей. А снаружи – сад на площади, который ты увидишь на двух рисунках.
Рисунок в тексте письма 602
Смею заверить тебя, что рисунки будут становиться все лучше.
Пришло письмо от Расселла, который приобрел одного Гийомена и двух или трех Бернаров. Я невероятно доволен; он пишет также, что обменяется этюдами со мной. Я не боялся бы ничего, если б не это проклятое здоровье. Но все же мне лучше, чем в Париже, и если мой желудок слишком ослаб, я подхватил эту болезнь там – вероятно, из-за того, что пил слишком много скверного вина. Вино здесь такое же скверное, но я пью его очень мало. В итоге я почти ничего не ем и не пью и очень ослаб, но кровь восстанавливается, а не портится. И снова скажу: в нынешних обстоятельствах мне нужны терпение и упорство.
Я получил тянущий холст и на днях начну новую картину на холсте 30-го размера; надеюсь, она окажется лучше других. Помнишь ли ты в «Поисках счастья»
[15] – мужика, купившего столько земли, сколько он смог обойти за день? Так вот, изображая сады, я стал отчасти похож на этого человека: у меня уже есть полдюжины из дюжины, но остальные шесть не так хороши, и лучше бы я сделал всего два вместо последних шести. Так или иначе, я пришлю их на днях, около десятка.
Я купил две пары башмаков, которые обошлись в 26 фр., три рубашки, которые обошлись в 27 франков, и получается, что, несмотря на стофранковую купюру, я не очень-то богат. Но раз я собираюсь вести дела в Марселе, я должен быть прилично одет и намерен покупать только лучшее. То же самое с работой: лучше написать на одну картину меньше, чем делать посредственно.
Если тебе случится расстаться с этими господами, не думай, что я сомневаюсь в возможности вести дела, несмотря на это, но не следует попадать врасплох, и только – и если все слегка затягивается, так даже лучше.
Что до меня, если через два-три месяца я буду готов к вылазке в Марсель, то смогу вести себя более уверенно, чем прибыв туда без сил. Снова видел Макнайта, но о его работе ничего не знаю. У меня по-прежнему есть краски, у меня есть кисти, и у меня есть много всего другого. Но не стоит попусту растрачивать порох.
Если бы тебе пришлось расстаться с этими господами, думаю, я, со своей стороны, сумел бы жить так, чтобы тратить, скажем, не более 150 фр. в месяц. Сейчас я этого сделать не могу, но вот увидишь, через два месяца я устроюсь именно таким образом. Если мы будем зарабатывать больше, хорошо, но я хочу гарантировать хотя бы это.
Правда, будь у меня очень крепкий бульон, я бы немедленно пошел на поправку; просто ужас – я никогда не мог получить от этих людей того, чего спрашивал, хоть это и были очень простые вещи. Во всех маленьких ресторанчиках – одно и то же. А ведь отварить картошку совсем не трудно. Нет слов.
Ни риса, ни макарон тоже нет: или они покрыты жиром, или их не готовят, с извинениями – «будет завтра», «на плите нет места» и так далее.
Как ни глупо, но это правда, и вот почему здоровье мое в упадке.
Мне стоило больших мучений решиться, ибо я говорил себе, что в Гааге и в Нюэнене я пытался снять мастерскую и это закончилось плохо. Однако с тех пор многое изменилось, я увереннее стою на ногах – двинемся же вперед. Правда, мы уже потратили столько денег на эту проклятую живопись, и не следует забывать, что траты должны вернуться картинами. Если мы смеем надеяться – а я убежден в этом, – что картины импрессионистов будут дорожать, следует писать их во множестве и не давать падать ценам.
