Сколько всего должно еще перемениться! Все художники обязаны жить как рабочие, не правда ли? Плотник или кузнец обычно производит намного больше, чем они. А еще живописцам нужны просторные мастерские, где они станут работать с бо́льшим постоянством.
Я совсем засыпаю и ничего уже не вижу, так устали глаза.
До скорого – мне надо еще многое сказать и сделать для тебя наброски получше. Может быть, я сделаю это завтра.
Еще раз большое спасибо за твой перевод. Крепко жму руку.
На этой неделе я начал 5 картин, и, если я прав, число картин 30-го размера для украшения дома теперь доходит до 15.
706. Br. 1990: 711, CL: B22. Полю Гогену. Арль, среда, 17 октября 1888
Дорогой Гоген,
спасибо за Ваше письмо и особенно за обещание приехать уже двадцатого. Разумеется, причина, которую Вы приводите, не способствует приятному путешествию по железной дороге, и Вы совершенно справедливо отложили поездку до тех пор, пока не сможете совершить ее без проклятых помех. Если не считать этого, я почти завидую Вам: проезжая одно лье за другим, Вы увидите разнообразные края в их осеннем великолепии.
Не могу забыть, какое волнение вызвала у меня этой зимой поездка из Парижа в Арль. Как я высматривал: «Это Япония или еще нет?» Ребячество, правда ведь?
Помните, я писал Вам, что у меня удивительно устали глаза. Ну вот, я отдохнул два с половиной дня и вновь принялся за работу. Но, не осмеливаясь пока выходить на воздух, я работал – опять же для убранства дома – над картиной 30-го размера: моя спальня с мебелью из светлого дерева, уже известной Вам. Мне невероятно понравилось работать над этим скупым интерьером.
Простота в духе Сёра.
Все в неярких тонах, но грубо покрыто толстым слоем краски, стены – светло-сиреневые, пол – неровного, блеклого красного цвета, стулья и кровать – желтый хром, подушки и простыни – очень бледного лимонно-зеленого цвета, покрывало – кроваво-красное, туалетный столик – оранжевый, раковина умывальника – синяя, окно – зеленое. Понимаете, всеми этими тонами, очень разными, я хотел выразить идею полнейшего отдыха, и там нет белого, разве что крошечная нотка, привносимая зеркалом в черной раме (чтобы втиснуть четвертую пару взаимодополняющих цветов).
В любом случае Вы увидите это и другое тоже, и мы поговорим. Ибо я часто сам не знаю, что делаю, работая почти как лунатик.
Начинает холодать, особенно в дни, когда дует мистраль.
Я провел в мастерскую газ, чтобы зимой у нас было светло.
Возможно, Арль разочарует Вас, если Вы прибудете в пору мистраля, но подождите… Здешней поэзией проникаешься далеко не сразу.
Вы найдете дом не таким удобным для проживания, каким мы сделаем его мало-помалу. Расходов много, и в один прием этого не осилить. Так или иначе, думаю, Вас, как и меня, охватит здесь жажда писать осенние эффекты, в дни, когда нет мистраля. И Вы поймете, почему я настаивал на Вашем приезде сейчас, когда порой стоят прекрасные дни. Что ж, до свидания.
Рисунок в тексте письма 706
709. Br. 1990: 714, CL: 556. Тео Ван Гогу. Арль, воскресенье, 21 октября 1888
Дорогой Тео,
спасибо за твое письмо и за купюру в 50 фр., которая была в нем. Спасибо, что написал мне еще о картине этих голландских художников
[57].
Я провел газ в мастерскую и на кухню, работы обошлись мне в 25 франков. Если мы с Гогеном будем трудиться две недели каждый вечер, разве мы не вернем эти деньги? Но так как теперь он может приехать со дня на день, мне крайне, крайне необходимы еще 50 франков, не меньше.
Я не болен, но заболею, вне всякого сомнения, если не буду как следует питаться и не прекращу писать картины на несколько дней. Вообще, я вновь почти что впал в состояние безумия, как Хуго ван дер Гус с картины Эмиля Ваутерса. Если бы не моя слегка двойственная природа – монах и художник, – я окончательно пришел бы, и уже давно, в вышеописанное состояние.
Но и тогда, думаю, мое безумие не превратилось бы в манию преследования, так как мои мысли в моменты волнения скорее ближе к одержимости вечностью и вечной жизнью.
Так или иначе, я должен быть осторожен со своими нервами и прочим.
Я говорю это лишь потому, что ты ошибешься, решив, что я проявляю хоть малейшую настороженность в отношении этих двух голландских художников. По правде говоря, я лишь после твоего второго письма смог понять, чем они занимаются, и мне будет очень любопытно видеть фотографии их рисунков.
Мне очень хочется написать тебе откровенное письмо, которое ты мог бы прочесть им, чтобы еще раз объяснить, почему я верю в Юг – в будущем и в настоящем.
Рисунок из письма 709
И попутно рассказать о моей твердой вере в то, что мы вправе видеть в импрессионизме движение, устремленное к великому, а не только школу, которая ограничивается оптическими экспериментами. Так же и с теми, кто занимается исторической живописью или хотя бы занимался ею в прошлом: есть плохие исторические живописцы, как Деларош и Делор, но есть ведь и хорошие, как Эж. Делакруа и Мейсонье.
Наконец, поскольку я решительно намерен не заниматься живописью по крайней мере 3 дня, может быть, я отдохну, сочиняя письма одновременно тебе и им. Ты знаешь, что меня это весьма интересует – влияние, которое окажет импрессионизм на голландских художников и голландских коллекционеров.
Вот очень приблизительный набросок моей последней картины. Ряд зеленых кипарисов на фоне розового неба с бледно-лимонным полумесяцем.
Передний план – пустырь, песок, несколько чертополохов. Двое влюбленных – мужчина бледно-синий в желтой шляпе, женщина в розовом корсаже и черной юбке. Это четвертая картина из серии «Сад поэта», которая украсит комнату Гогена.
Меня ужасает, что я вынужден снова просить у тебя денег, но ничего не могу поделать, и, кроме того, я опять изнурен. Но я верю, что сделанное мной тогда, когда я трачу больше, рано или поздно будет продаваться дороже предыдущих работ.
Впрочем, как я говорил тебе, если бы можно было договориться с Тома, я бы очень хотел вложить в работу еще 200 до приезда Гогена.
