Вначале Евдокия дичилась и редко выходила за ворота. Ей все казалось, что на нее смотрят, шушукаются за спиной. Но очень скоро она поняла, в большом граде у всех свои заботы, и новые события, слухи, сплетни быстро оттесняют старые. Вскоре забылось и внезапное появление полочанки, и суд, и даже таинственное убийство куничева гридня. Его окоченевший труп нашли поутру дозорные. Началась гоньба, но выяснить ничего так и не удалось. Покричали, погудели да и позабыли. Нынче ростовчане шумной толпой валили к берегу озера на рыбный торг, город готовился к рождественскому посту.
Евдокия сдружилась с Ростовом, теперь ей нравилась его горделивая краса, суета больших и малых площадей, задорный перезвон колоколов, торжественность церковной службы. Дуня стремилась побыстрее перенять местный говор, ведь так тянул слова и ее любимый.
День шел за днем, вот и Рождество прошло, наступили веселые Святки. Дуня крепилась, старалась на людях быть бодрой. Дите уже шевелилось в животе, то упиралось головкой или кулачком, то пинало ножкой. И все было хорошо, только без Юрия.
Лишь ночью, когда никто не видел, Евдокия глотала слезы.
Тела на Ярославской дороге так и не нашли. «Будем ждать весны. Снег сойдет, может тогда сыщем», — развел тогда руками, присланный князем вой.
А придет ли та весна для нее, для Евдокии? А возможна ли весна без любимого?
Глава XIII. Каяла
— Ой, что на торгу болтают! Такого понаслушалась! Грядет конец света! — словно молодая Матрена влетела в горницу, ей хотелось побыстрей выплеснуть все и разом на удивленных слушателей. — Обозы с житом назад вернулись. Такие убытки! Тянули к концу зимы, чтобы цену повыше выручить, и вот тебе — дождались! Все назад приехало.
— Ну, хватит тараторить! Голова уж гудит, — одернул Акинф. — Откуда обозы вернулись?
— Из-под Торжка, те, что к Новгороду Великому отправляли.
— Что ж новгородцы жито в другой земле раздобыли, а нашим брезгуют?
— Да какое там, — махнула старуха. — В Новгороде голод лютый, сказывают, уж всех ворон да воробьев переловили, мышей и тех не осталось, кору гложут. Упаси Господь! — Матрена широко перекрестилась на красный угол.
— Так чего ж не покупают, серебра нет? — вступила в разговор Дуняша. Сначала взволнованность Матрены позабавила молодую хозяйку, ну вернулось жито, ну и что, какой-то ростовский гость не набьет калиту, но слово «голод» заставило ее серьезней прислушиваться к разговору.
— Серебра у них девать некуда. Князь Ярослав Всеволодович в Торжке стал и хлебушек в Новгород не пускает.
— Ярослав?! — в один голос воскликнули Дуня с Акинфом.
— Ярослав в свой город хлеб не пускает? — нахмурился дед, он уже понял, о чем дальше будет вещать жена.
— Говорят, новгородцы с ним рассорились. Он в Торжок съехал, княгиню свою туда же вызвал и дорогу хлебную затворил, а именитых гостей новгородских схватил да в оковах по городам своим разослал. Чего ж они там все делят, а люди бедные страдают?
— Известно чего — власть, — хмыкнул Акинф.
— А новгородцы за Мстиславом в Галич послали.
— Да придет ли? — покачала головой Евдокия, вспомнив торопецкие причитания грозного князя. — Осерчал он на них крепко, сам Георгию моему об том говорил.
— Придет, куда он денется, — ухмыльнулся Акинф, — такой-то кусок не проглотить.
— Чего ж теперь с житом делать? — вздохнула Матрена.
— Дура, баба! Какое жито? Война! Топоры да мечи точить надо.
— Так то ж далеко от нас.
— И Ростову воевать, — насупил совиные брови старик.
— Да, и Ростову, — согласилась с ним Евдокия. Ей ли не знать, что Константин с Мстиславом давно союза ищут?
Чудеса, когда они с Юрием по осени пробирались Волгой, то больше всего опасались натолкнуться именно на новгородцев, а теперь бывшие соперники — друзья Ростову. А ведь война может докатиться и сюда — к стенам богатого и сытого города. Дуняша погладила живот. В каком мире родится ее малыш?
Со двора послышался шум. Все встрепенулись.
— От князя! — вбежал Клим. — Евдокию Яковлевну в княжий терем кличут. Сани прислали.
— Может о Юрии что-то узнали? — разволновалась Дуня, на ходу накидывая душегрейку.
Мороз резвился на улице, хватал прохожих за щеки и носы, но птицы уже тренькали на все лады, в воздухе витал едва уловимый запах набухших почек. Весна стояла на подступах, она готовилась к схватке с ледяной соперницей.
Евдокия не удержалась и спросила, задыхаясь от волнения, у сопровождающих ее воев:
— А для чего князь позвал? О муже моем вести есть?
— О Юрке ничего не слышно, а чего тебя князь кличет, мы не ведаем.
И яркий солнечный день разом стал серым, Дуню охватило равнодушие. Какая разница, зачем ее вызывают к светлому князю Константину. Объявит все же, что она не жена Юрия? Так то будет справедливым Божьим наказанием, она ведь человека убила, грех на себя взяла. Пусть будет так.
Ее повели знакомыми переходами. Придерживая живот, Евдокия с трудом поспевала за гриднями. За большими резными дверьми слышался какой-то гул, Дуню впустили в огромную горницу. Комната битком была наполнена людьми: бояре в лучших одеждах, кмети, нарочитые мужи. Взгляд выхватил и надменных Куничей. А в центре этой суеты красавец князь, веселый, немного взъерошенный, как задиристый воробей, совсем не похожий на прежнего застывшего, погруженного в себя правителя.
— А привели-и-и? — протянул он с легкой усмешкой, отчего-то довольно потерев руки.
Евдокия почувствовала на себе десятки внимательных глаз. «Уж не на потеху ли князюшка меня позвал». Молодая женщина горделиво выпрямилась, от этого выпирающий живот стал еще больше. «Ну?» — бросила она на Константина смелый взгляд.
— Сродник мой Мстислав Новгородский грамоту прислал, — князь сделал выжидающую паузу.
Для бояр это была такая же новость, как и для Евдокии, за спиной у Константина побежал шепот: «Не Галицкий, а уж Новгородский, давно ли?» Дуня не знала, чего ожидать: «Неужто сказал, что не помнит меня. Отомстить решил. Да и пусть!» Она продолжала стоять вытянутой струной.
Князь лично стал громко читать:
— «А печально было мне услышать о гибели верного слуги твоего Георгия. Сей муж достойный многими добродетелями был украшен, а передай его вдове Евдокии слова утешения. Да ежели не скинула плод, то пусть пошлет ей Господь сына благодетельного, тебе брат мой — слугу верного и в битвах воя храброго».
Дуня с трудом сдерживала слезы. Вот ведь как бывает, та роковая торопецкая ночь казалась ей когда-то самой страшной в жизни, а теперь это одно из лучших воспоминаний: Юрий расположил сурового князя, поймал удачу за хвост, влюбленные дарили себя друг другу. Как оказывается она тогда была счастлива! Евдокия на миг улетела в прошлое.
