Одним словом, стремление индивида к личной выгоде без равноценного вклада в общественное благосостояние больше не приводит автоматически ни к чему хорошему для социума. Более того, такой тип индивидуальной конкуренции, когда проигрыш для вас оказывается выигрышем для меня, заставляя меня карабкаться вверх по лестнице, выявляет много психологических проблем. Он делает любого человека врагом для своего ближнего, вызывает сильную межличностную враждебность и недовольство, существенно повышает нашу тревогу и изоляцию друг от друга. Столкнувшись с подобной враждебностью в последние десятилетия, мы пытались скрыть ее самыми разными способами – через членство в благотворительных организациях от «Ротари Интернешнл» до «Клуба оптимистов» в 1920-е годы, через дружбу, когда ты нравишься всем вокруг, и многое другое. Но конфликты рано или поздно все равно становятся явными.
Это прекрасно и одновременно трагично воплощено в главном персонаже Вилли Ломане в пьесе Артура Миллера «Смерть коммивояжера»
[17]. Вилли самого так учили, а он так учил своих сыновей, что главные цели – это оказаться впереди соседа и стать богатым, и для их достижения нужна инициатива. Когда мальчики крадут мячи и другой хлам, Вилли, хотя и лицемерно порицает их действия, восхищается их «бесстрашными характерами» и утверждает, что «их тренер, возможно, одобрил бы такую инициативу». Его друзья напоминают, что тюрьмы переполнены такими «бесстрашными характерами», на что он резонно отвечает, что «и фондовые биржи тоже».
Вилли пытается как-то побороть свою конкурентность, стремясь поступать так, как и большинство людей двадцать-тридцать лет назад, – «нравиться окружающим». Когда его на старости лет увольняют при смене политики в компании, Вилли приходит в глубокое замешательство, продолжая повторять самому себе: «Но ведь меня больше всех любили». Его смятение в этом конфликте ценностей – почему не сработало то, чему его учили? – нарастает, пока не достигает кульминации в сцене его самоубийства. Стоя у могилы отца, один из его сыновей продолжал настаивать: «У него была хорошая мечта – стать первым». Но другой его сын очень точно увидел то противоречие, которое и привело к смещению ценностей: «Он никогда не знал, кем он был».
Вторым фундаментальным убеждением нашего века является вера в индивидуальный разум. Это понятие, введенное в эпоху Ренессанса, как и тезис о ценности индивидуальной конкуренции, который мы только что обсуждали, оказалось чрезвычайно полезным для решения философских вопросов XVII века и способствовало прогрессу науки и образования. На протяжении первых веков Нового времени под индивидуальным разумом подразумевался «универсальный разум»: каждый мыслящий человек стремился найти универсальные принципы, благодаря которым все люди могли бы жить счастливо.
Очевидные изменения этой концепции также произошли в XIX веке. Психологически «разум» был отделен от «эмоции» и «воли». В основе такого разделения личности лежала предложенная Декартом дихотомия тела и души – что мы сможем проследить на всем протяжении книги, – но все следствия данной дихотомии не проявлялись до прошлого столетия. Человек конца XIX – начала XX века полагал, что разум может найти ответ на любой вопрос, что воля способствует этому, а эмоции, как правило, только мешают и их лучше подавить. Поразительно, но понятие «разум» (которое уже трансформировалось в «интеллектуальную рационализацию») начали использовать для расщепления личности, что в результате привело к подавлению и конфликту между инстинктом, эго и суперэго, так хорошо описанному Фрейдом. Когда Спиноза в XVII веке использовал слово «разум», он подразумевал такое отношение к жизни, когда мозг объединял эмоции с этическими целями и другими аспектами «целостного человека». В наши дни при использовании этого термина практически всегда подразумевается расщепление личности. В разных формах звучит один и тот же вопрос: «Должен ли я руководствоваться разумом, или дать волю чувственным страстям и потребностям, или же исполнить мой нравственный долг?»
Приверженность индивидуальной конкуренции и разуму, которую мы здесь рассматриваем, – это именно то, что действительно направляло развитие современного западного общества, но это вовсе не обязательно представляло собой идеальные ценности. Несомненно, большинством людей воспринимались как идеальные ценности иудейско-христианской традиции в сочетании с нравственным гуманизмом, включавшие в себя такие заповеди, как «возлюби ближнего своего», «служи обществу» и т. п. В целом этим идеальным ценностям обучают в школах и церквях параллельно с настроем на конкуренцию и индивидуальный разум. (Мы можем проследить упрощенное влияние ценностей «служения» и «любви» в повсеместном распространении благотворительных клубов и выраженном стремлении «нравиться»). Действительно, два набора ценностей, первый из которых восходит к древним источникам в Палестине и Греции, а второй появился в эпоху Ренессанса, в значительной степени могут быть объединены. Например, протестантизм, являющийся религиозной основой культурной революции, произошедшей в эпоху Ренессанса, отражал новый индивидуализм в подчеркивании права и способности каждого человека на поиск религиозной истины для самого себя.
Брак вечных ценностей с рациональным прагматизмом просуществовал долго: на протяжении веков противоречия между «супругами» сглаживались достаточно успешно. Идеалу братства людей в значительной степени содействовала экономическая конкуренция – выдающиеся научные открытия, новые заводы и ускоренный рост производства способствовали повышению материального благосостояния и физического здоровья человека, и впервые в истории наша индустрия и наука могли развивать такие мощности, чтобы стереть с лица земли голод и материальную нужду. Бесспорно, наука и конкуренция в бизнесе подводят человека ближе, чем когда бы то ни было, к нравственным общечеловеческим идеалам.
Но за последние десятилетия стало очевидно, что этот брачный союз трещит по швам и нуждается в радикальном пересмотре или разводе. Ведь теперь победа одного, – вне зависимости от того, получает он более высокие оценки в школе или звездочки в воскресной школе или же обретает спасение души за счет экономической успешности, – блокирует возможность возлюбить ближнего. И как мы увидим позже, это даже препятствует любви между братом и сестрой, между мужем и женой в рамках одной семьи. Кроме того, поскольку благодаря научным и промышленным достижениям наш мир стал «единым» в буквальном смысле этого слова, то значение индивидуальной конкуренции настолько же устарело, как если бы каждый человек стал доставлять свою почту собственной службой доставки. Последней каплей, вскрывшей противоречия в нашем обществе, был фашистский тоталитаризм, направленный против гуманистических и иудеохристианских ценностей, в частности ценности человеческой личности, попранных в чудовищном разгуле варварства.
Некоторые читатели могут подумать, что многие из вышеобозначенных вопросов поставлены неверно. Почему стремление к экономическому благополучию должно быть направлено против кого-либо из близких и почему разум идет вразрез с эмоциями? Согласен, но характерной чертой нашего времени как раз и является то, что все задают неверные вопросы. Старые цели, критерии, принципы до сих пор укоренены в наших умах и «привычках», но они уже больше не работают, и поэтому большинство людей испытывают фрустрацию оттого, что на поставленный вопрос невозможно получить правильный ответ. Или они попадают в круговерть противоречивых ответов – «разум» действует, когда человек идет на занятия, «эмоция» – когда он встречается с возлюбленным, «сила воли» – при подготовке к сдаче экзамена, а религиозный долг – на похоронах и на Пасху. Подобное дробление ценностей и целей очень быстро приводит к обесцениванию целостности личности, и человек, раздираемый противоречиями, не ведает, куда ему двигаться.
