Меня знобило, я чувствовал себя разбитым, вероятно, даже больным.
Позвонил Ежи.
– Нашел-таки я этого Феофана! О нем крайне мало известно, но есть кое-что любопытное.
– Ну?
– Это был мудрец, который занимался жизнью после смерти. Судя по имеющимся сведениям, именно он первым сформулировал концепцию чего-то вроде чистилища, но иного, нежели рефригериум или Авраамово лоно. Строго говоря, определение чистилища ввел Иннокентий Четвертый в апостольском послании «Sub Catholicae» от шестого марта тысяча двести пятьдесят четвертого года, а доктрина была принята на ферраро-флорентийском соборе. Нечто подобное упоминается у Григория Турского и в «Диалогах» святого Григория Великого, только у них это был узкий мостик между преисподней и небом. Из этого следует, что твой Феофан жил на тысячу с лишним лет раньше. К сожалению, это лишь обрывки и слухи, к тому же малодостоверные. Он никогда не входил ни в какой канон, и вообще о том периоде мало известно. Можно считать, что он принадлежал к коптской церкви, хотя, по сути, это были секты. Он действительно написал трактат о жизни после смерти, по просьбе некоего Грегориуса из Неа-Макри, но о нем ничего не известно, кроме названия – «О тернистом пути». Текст пропал. Послушай, теперь самое интересное: все это всплыло значительно позже. Во время Третьего крестового похода некий Ги де Монтезур якобы нашел копию трактата с похожим названием в одной разграбленной библиотеке или, возможно, некую реликвию, связанную с терниями. Звучит здорово, но на это ни в коем случае не ссылайся, так как сведения неподтвержденные и происходят из ненаучных источников. Собственно, неизвестно даже, имеет ли это отношение к делу – вероятно, лишь совпадение. В то время крестоносцы были помешаны на реликвиях. Им казалось, что в Святой земле все осталось так, будто Христос жил там позавчера. По их мнению, любой гвоздь происходил из Креста. Возможно, Монтезур нашел не трактат, а нечто, что принял за Терновый венец. Он основал очередной рыцарский орден, но мелкий, и ничего из этого не вышло. Я едва нашел о нем упоминания. Им не удалось достичь популярности: рыцарей было всего несколько человек. Они появлялись как гости то у госпитальеров на Мальте, то на Кипре, но, похоже, не обладали собственным зáмком. Якобы они имели отношение к реликвии Тернового венца или чему-то подобному. Потом их начали обвинять в гностической ереси – на этом все закончилось. В истории еще несколько раз всплывали мелкие тайные общества, ссылавшиеся на их традиции, но, как и в случае розенкрейцеров, всё – фантазии, слухи, недоразумения. Наверняка кто-то позавидовал вольным каменщикам да обществу Розы и Креста и обзавелся столь же эффектным названием.
– Погоди… как назывался орден?
– Братство Терний. Но это лишь диковинка, скорее недоразумение.
– Спасибо, – глухо сказал я. – Ты очень мне помог.
– Прислать тебе эти материалы по мейлу?
– Да, пожалуйста.
Я долго не знал, что делать.
Братство Терний. Спинофратеры.
Я долго расхаживал по дому, затем сел за стол, взял блокнот и записал все по очереди, пытаясь связать между собой факты. Цепочку событий, начинавшуюся от Феофана и заканчивавшуюся навязчивыми видениями Михала, висящего среди терний. То, что я видел во сне, не было Междумирьем. Скорее напоминало готический видеоклип. Что может быть общего между историческими сплетнями, сонными видениями, странными иностранцами, самоубийством монаха, Плакальщиком, терниями и старым миссионером?
Неужели действительно монастырь-хоспис в Могильно?
И что я мог там найти?
Да и, собственно, зачем?
Бросив ручку, я снова начал бродить по комнате.
Садик как садик. Прежде я не обращал на него внимания, но теперь он действительно казался неухоженным.
Ведьма.
Я вздохнул. Строительный щебень – уже кое-что.
Дом казался пустым, а я испытывал смешанные чувства тревоги и подавленности при мысли о вчерашней гостье – странной радости.
Пепел и пыль… Ничего больше.
Было жаль мыть сковородку, с которой мы вместе ели печень. Что тут говорить – меня снедала тоска.
Телефон молчал.
– Тебя прикончат, дурак, – сказал я. – Чокнутые старые бабы превратят тебя в марионетку или навлекут на твою голову несчастье. Зачем тебе это? Забудь о ней. Мало на свете женщин?
Мало. По крайней мере, такой я прежде не встречал.
– Иди по шлюхам, – решительно бросил я. – Нажрись. Займись своими делами. Трахнул случайно встреченную цыпочку – и баста. Может, она была исключительной в своем роде, но и такое случается. Староват ты для подобных идиотизмов.
Мне ответило молчание пустых стен.
Я снова сел за блокнот, пытаясь запрячь мозг в работу, но у меня не слишком получалось.
А если я не первый?
Откуда уверенность, что я – единственный в истории человечества сумел перейти в Междумирье живым?
Лишь потому, что никогда не встречал другого такого же? Никого, кроме Альдерона. Но он был живым трупом. И единственным.
А если подобное случалось в прошлом? В конце концов, Сергей Черный Волк, похоже, прекрасно понимал, о чем я говорю, и знал, что делать.
Ладно. Допустим, Феофан тоже нашел способ. Но что из этого следует? Он проповедовал и написал трактат. И всё. Тысячу лет назад.
Было бы проще, имейся у меня ее фотография.
Телефон спокойно лежал на столике, как свернувшаяся клубком змея.
Достаточно протянуть руку и набрать номер. На другом конце раздались бы звуки музыкальной шкатулки, играющей колыбельную Комеды из «Ребенка Розмари». Прямо у моего уха раздались бы слова, произнесенные губами цвета корицы и вкуса молока с ванилью.
Я сел, закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул. Что со мной творится? Я постарался в очередной раз собрать воедино мысли, трепещущие крыльями и верещащие, будто перепуганная стая ворон.
Кем был Плакальщик? Ничего подобного я прежде не видел. Из всех существ, которых там встречал, он больше всего напоминал тех, кого я привык называть демонами. Мне они попадались редко, что к лучшему.
Взяв автомобильный атлас, я нашел то самое Могильно. Даже недалеко. Дыра. Спрятанная в лесах деревушка. Около ста двадцати километров. Можно обернуться за одну ночь. Расстояния в Междумирье были такие же, как по эту сторону. Вот только это не моя территория. Белое пятно. Сто двадцать километров неисследованной местности, где могло скрываться что угодно. «Здесь могут водиться тигры».
Ехать туда я боялся. Знал, что здесь ничего не найду. Монастырь-хоспис. Не для того его возвели в захолустной деревне, чтобы принимать гостей. Пришлось бы отправиться в монастырь, стоящий в Междумирье.
Я поужинал в одиночестве, глядя на опускающиеся за окном свинцовые сумерки. Маленький садик со стороны улицы выглядел не так уж плохо.
