Верно и то, что Дамер не мог свободно и радостно смеяться. Он улыбался или ухмылялся, но в его лице отсутствовала подвижность, и получалось такое выражение, как если бы улыбка являлась всего лишь приложением к чему-то, что ей совсем не подходит. Вместо смеха он издавал что-то вроде одиночного гортанного хрюканья, опять-таки неуверенного и мертвого изначально. Лицо у него было бледное и землистое. Все эти характеристики Фромм считал типично некрофильскими.
Когда он доходит до сигналов, которые проявляются в детстве и могут предвещать некрофильское будущее, мы снова узнаем некоторые неоднозначные и противоречивые признаки. Биофильный ребенок интересуется игрушками, которые изображают жизнь и помогают получать от нее больше удовольствия – например, куклы и домашние животные, – в то время как некрофильный младенец реагирует только на механические предметы и мертвые структуры. На очень раннем этапе развития Джефф Дамер, конечно, занимался «жизненно важными» делами со своими домашними животными и мягкими игрушками, которые мог взять с собой в постель, но после определенного возраста все это уступило место интересу о том, как функционируют предметы. Больше всего он любил играть с набором строительных блоков из пенопласта, и мы уже видели, как его увлечение животными переросло в одержимость тем, как они устроены, какова их структура и форма. Скелет, сердце, печень, легкие стали для него объектами, которые можно сложить, как головоломку, и получить животное. Все дети действительно учатся, используя механический подход к жизни, но в конечном итоге объединяют его с духовной и эмоциональной областью, чтобы сформировалось комплексное понимание. Взрослый Дамер так и не вырос из своего детского заблуждения, связанного с его личным пониманием устройства живых существ.
По мнению Фромма, если один или оба родителя вынуждены постоянно бороться с плохим здоровьем, это также может усугубить негативное влияние. В данном отношении мать играет самую важную роль. Она должна замечать усиливающиеся реакции ребенка на богатый мир, который его окружает, поощрять его, увлекать чем-нибудь, разделять с ним приключения и тем самым помогать смотреть в будущее с оптимизмом. Мать, которая, наоборот, считает, что с ребенком все время что-то не так, каждый чих воспринимает как неудачу, а каждую болезнь считает катастрофой, скорее всего, создает негативную атмосферу. «Она не причиняет ребенку очевидного вреда, – пишет Фромм, – но может постепенно задушить его радость жизни, веру в развитие, и в конце концов это станет причиной его некрофильской ориентации»
[48]. Джефф стал пугающе самодостаточным, почти аутичным из-за отсутствия подобной связи, заключенным в тюрьму тотального изолирующего нарциссизма. Есть вероятность, что погруженность Джойс Дамер в собственное здоровье и психическое благополучие – и особенно отсутствие надежды, сопровождавшее такое состояние, – могла способствовать его постепенному погружению в это безмолвное задумчивое состояние, которое и является зачатком некрофилии. Однако нет никаких доказательств, подтверждающих эту идею.
В итоге наступает опасный момент юношества, когда проявляется первое сексуальное возбуждение. На суде доктору Дитцу пришлось упомянуть о том, что первый контакт Дамера с внутренними органами млекопитающего (когда он принес домой из школы голову свиньи) произошел одновременно с его первой мастурбацией: специалист подразумевал, что из-за данного столкновения один интерес начал подпитывать другой. Вполне возможно, что это правда. Мальчик может фетишистски зациклиться на определенном полотенце, если он вытирался им, когда испытал свою первую эякуляцию, и какое-то время отказываться использовать любое другое. Пробуждение сексуальности Дамера произошло одновременно с его нездоровыми мыслями о внутренностях, и две фантазии слились воедино. Добавьте к этому воспоминание о том, что его собственные внутренние органы подверглись контакту с другим человеком, когда ему было четыре года, а также то, что, когда он вступил в период полового созревания, в доме царило депрессивное мрачное настроение, и в результате все эти факторы опасно смешались в голове подростка. Некрофилия может до некоторой степени проистекать из «либидной связи между первыми оргазмами и депрессивным болезненным состоянием, которое связано с разрушением семьи», – пишут Смит и Браун
[49]. Другими словами, очень важно, в каком душевном состоянии находится мальчик – радостном или тревожном, – он просто исследует свое тело или проявляет излишнее любопытство, испытав первый оргазм: эти ассоциации могут остаться с ним на всю жизнь.
Ничто из этого не означает, что каждая мать, принимавшая слишком много таблеток, вырастит некрофила или что каждый ребенок, который интересуется скелетами, захочет превратить в него живого человека. Симбиоз всего этого, столкновение данных явлений и их сила, оказывает феноменальное влияние на личность. Каждого явления по отдельности было бы до смешного недостаточно для такого катастрофического исхода, как в случае Джеффри Дамера. Но факт остается фактом: в детстве и подростковом возрасте, в характеристиках личности и среди интересующих его предметов имеется крайне мало свидетельств, что этот человек является биофилом, что он стремится познать удовольствие и красоту жизни, двигаться вперед и вверх по спирали к приключениям. В его случае это были нисходящие, обращенные внутрь, удушающие спирали Страны Бесконечности.
В мировой литературе существует не так уж много примеров некрофильного поведения, если не считать особенно витиеватые и неправдоподобные отрывки из де Сада и Бодлера. Однако малоизвестная история К. М. Эдди
[50] сильно совпадает по содержанию с историей развития некрофилии Дамера. Рассказчик так описывает свое детство:
Мое раннее детство представляло собой только долгую, прозаичную и однообразную апатию. Строго аскетичный, бледный, безжизненный, низкорослый, склонный к длительным периодам болезненной угрюмости, я подвергался остракизму со стороны нормальных, здоровых молодых людей моего возраста… Если бы я жил в каком-нибудь большом городе, где гораздо больше возможностей наладить с кем-то дружеское общение, я, возможно, сумел бы преодолеть эту раннюю склонность к затворничеству… В жизни мне не хватало мотивации. Мне казалось, что я нахожусь во власти чего-то, что притупляет мои чувства, задерживает мое развитие, замедляет мою деятельность и заставляет меня испытывать необъяснимую неудовлетворенность.
Первый труп, который он увидел, был телом его дедушки; данный момент он описывает словами «тот знаменательный час», после которого его жизнь изменилась навсегда. «Зловещее негативное влияние, которое, казалось, исходило от самого трупа, привлекало меня своей магнетической притягательностью. Словно все мое существо заражалось какой-то экстатической возбуждающей силой, и я почувствовал, как мое тело выпрямляется без сознательного на то волеизъявления». Рассказчик становится убийцей, его безумие усиливается, и убийства следуют одно за другим; он находится под властью принуждения, связанного с постоянным поиском и повторением того жуткого возбуждения, которое появляется, только если рядом труп. «Еще я знал, что благодаря какому-то странному сатанинскому проклятию моя жизнь зависит от мертвых, как от ее движущей силы; особенность моего существования заключалась в том, что я реагировал только на присутствие какого-то отвратительного мертвого дерьма»
[51].
