Контролирующие системы, назовем ли мы их моралью или модификацией поведения, в процессе развития человечества эволюционировали, став частью организованных социальных существ, и их начальную стадию мы можем видеть в «замещающей деятельности» других созданий, когда они пытаются выйти из анархичного индивидуализма на уровень групповой ответственности. Решающее значение в подобных исследованиях сыграли работы этологов
[55], в частности Тинбергена и Лоренца. Они заметили, что гуси, например, покачивают шеей и шипят, а не вступают в жестокую схватку, и что самцы колюшки во время спора с яростью клюют песок, чтобы направить свое раздражение на него, а не друг на друга. Эти начальные и успешные попытки создания контролирующей системы или «морали» призваны обеспечить большее благо обществу за счет личного выбора его отдельного представителя. С этой точки зрения контролирующие системы Дамера были серьезно повреждены, если только мы не предположим, что он сознательно отказался от них, чтобы вернуться к жестокому эгоизму необузданной первоначальной природы.
Очевидно, что контролирующая система, которая отвечает за моральный выбор, относится к сознательной части личности; и столь же ясно, что неконтролируемое дионисийское выражение доморальных побуждений относится к подсознательному «я». Фрейд называл подсознание «das Unbewusste», что буквально означает «непостижимое». Отсюда следует такой факт: то, что не может постигнуть сознание, не может и контролироваться им. Идея отрицания также чужда бессознательному – в нем отсутствует слово «нет». Сознательная мораль говорит: «Не делай этого», – запрещая любые действия, которые не способствуют социальному спокойствию и взаимодействию. Бессознательное говорит: «Ты должен», – чтобы подчиниться более глубокому императиву. Я не предполагаю, что во время убийств Дамер каким-то образом мог оказаться «без сознания», но утверждаю, что движущая сила, которая привела его к ним, исходила из глубоких неприкасаемых укромных уголков «das Unbewusste».
Все это является переформулированием с использованием различных терминов вводного предложения, главный вопрос которого заключается в том, можно ли утверждать, что свобода воли существует в каком-то глубоком смысле в таком случае, как этот. Мы экспериментируем словами в надежде понять суть важной дилеммы и просто находим способ сказать одно и то же по-разному. Человек контролирует или его контролируют? Мы активные деятели или пассивные субъекты? Сможем ли мы когда-нибудь понять запутанные мотивы, которые переплетаются с причинами того, что мы делаем, или же они скрыты от нас за пределами видимости, обрекая людей, как роботов, находиться в их подчинении? Эти философские вопросы выходят за рамки психиатрии (так как она имеет дело с результатами отклонений, а не теорией воли) и выходят за рамки судебного заседания. Юристы обычно говорят о разнице между импульсом и непреодолимым импульсом, которому человек не может сопротивляться, но вопрос контроля гораздо сложнее, чем разница между этими идеями, он имеет дело с понятием фундаментального принуждения, а не с понятием мгновенного импульса.
Когда возникает конфликт между глубоко укоренившимся принуждением и остатками морального сопротивления (когда человека контролирует принуждение, или он контролирует сам себя), убийца часто прибегает к алкоголю, выступающему в роли союзника, который высвобождает первое и избавляется от второго. Это относится и к Джеффри Дамеру, и к Деннису Нильсену, и к десяткам других. Иногда, когда внутри него происходит борьба с принуждением, убийца словно оказывается в эпицентре боя Геракла, как в случае Теда Банди, который, казалось, управлял не только своим сознанием, но и своими мыслями; он осознавал, что его поглощают мрачные побуждения, и старался держаться подальше от улиц, когда чувствовал, что их давление усиливается, чтобы ни одна женщина не оказалась в его поле зрения. Но принуждение нарастало, и Банди чувствовал, «что снова и снова перестает себя контролировать». В конце концов, он понял, что совершает самые отвратительные поступки, подчиняясь своему «я», которое безудержно бушевало внутри него. Ян Брэди провокационно назвал это «высшим я» – налицо остается факт тирании. Он говорил, что этому невозможно сопротивляться, что человек вынужден подчиниться его воле, так как «высшее я» несравнимо сильнее сознания.
А теперь послушайте Джеффри Дамера: «Меня полностью захватило мое собственное принуждение. Не знаю, как еще это объяснить. Оно не принесло мне полного удовлетворения, так что я подумал, что, возможно, еще одно [убийство] удовлетворит меня. Может, так и произойдет, и цифры начали расти и расти, и в итоге, как вы видите, все вышло из-под контроля. Я дошел до того, что потерял из-за этого работу». Парадокс в том, что Дамер пытался контролировать свой мир и людей, которые там оказались, но в конце концов этот мир сам стал его контролировать. Ненасытная жажда убийства постоянно таилась в его глубинах. Затем эта жажда вышла из-под контроля и вырвалась на свободу, «сорвалась с якоря, начала властвовать над человеком, который прежде мог хоть как-то ею управлять, и продолжила убивать его самого, как всадник в бессилии убивает сбежавшую от него лошадь»
[56]. В таких обстоятельствах говорить о свободе воли – абсурд. С тем же успехом можно попробовать упасть вверх.
В случае Дамера мы наблюдали рождение этого монстра внутри, видели, как он постепенно отравлял его психику, были свидетелями зарождающейся попытки сдержать его и отчаянной внутренней борьбы с ним после убийства Стивена Хикса в 1978 году. Стоит обратить пристальное внимание на то, что девятилетний промежуток между первым и вторым убийством является крайне необычным. В других подобных случаях, когда убийца преодолел сопротивление начального этапа, возникает непреодолимая потребность повторения, и последующие убийства быстро следуют одно за другим. Сам факт того, что Джеффри Дамер сдерживал потребность убивать в течение девяти лет, свидетельствует о том, как сильно он старался контролировать себя, абсолютно не стремясь быть управляемым. После смерти Стивена Туоми, которую он не планировал и не помнит, эта борьба прекратилась. Он сам говорит, что мораль пошатнулась, что он отказался от попыток сопротивления, что он сдался монстру. Ему было легче продолжать, чем начать все заново. Как и Макбет, он «в кровь / Так далеко зашел, что повернуть / Уже не легче, чем продолжить путь»
[57].
Это понятие контроля настолько скользкое, что его тонкости могут сбить с толку. Хоть убийца в данном смысле – жертва своего хозяина, он неосознанно вступает с ним в сговор, поскольку в некоторых случаях убийство является личным предохранительным клапаном, который может предотвратить нечто «худшее», например, полный психический распад личности. «Общество видит тех, кто уничтожен, а не скрытую фигуру того, кто таким образом защищен… Этическая цель убийцы индивидуальна, она очень личная и остается невидимой как для окружающих, так и для него самого»
[58]. В своих внутренних переживаниях убийца должен принести в жертву других, чтобы спасти себя, и таким образом идея контроля из пассивной переходит в активную. Джеффри Дамер боялся находиться под контролем таинственной безымянной силы, которую не понимал. Его ответом стал контроль своих жертв, другими словами, захват инициативы. Мы снова и снова слушали, как он говорит, что больше всего в своей «никчемной» жизни хотел хоть что-то контролировать, и только когда он оставался наедине со своей добычей, он испытывал ощущение «победы». Это еще один парадокс: способом противостоять невыносимой беспомощности, которую он ощущал при подчинении, стало навязывание этой же беспомощности своим жертвам. Это прямой перенос, своего рода возмездие.
