Адвокаты не связываются с подобной диалектикой, считая ее подозрительной. Они неохотно соглашаются даже с тем, что свободную волю может поколебать даже тяжелая и легко узнаваемая болезнь. С другой стороны, врачи столь же неохотно признают, что свобода выбора может быть связана с особенностями биохимического состава или психологическим влиянием. Они говорят, что такова наша суть, что так мы устроены; юристы считают, что наши деяния и есть мы. Этот экзистенциальный спор не имеет разрешения, поэтому адвокаты и психиатры, говорящие на разных языках, неизбежно сталкиваются друг с другом в суде. Они находятся по разные стороны баррикад в споре, с которого мы начали и который связан с сущностью Дамера, а именно, со степенью контроля, который осуществлял он или который осуществлялся над ним. Это уместно в отношении еще более страстной дискуссии о том, был ли Дамер вменяемым (контролировал свои действия) или сумасшедшим (находился под контролем) во время совершения убийств, и неудивительно, что юридическая интерпретация безумия прошла так много ошибок в своем стремлении привязать преступника к его действиям и лишить его оправданий.
* * *
Вопреки распространенному мнению, действующая защита, которая связана с невменяемостью преступника, помогает гарантировать, что большинство обвиняемых все-таки привлекут к ответственности в соответствии с законом. Если говорить о редких основаниях для освобождения от уголовной ответственности, тем самым сильнее действует сам принцип уголовной ответственности. Концепция отсутствия свободы воли является основой защиты, если она пытается доказать, что преступник невменяем. Признак цивилизованного общества – это то, что сумасшедший (как, например, младенец или идиот) не должен нести ответственность за свое поведение. Лорд Хейл сформулировал этот принцип в 1736 году: «Там, где полностью отсутствует понимание поступков, не может действовать свобода воли». Алан Дершовиц, профессор юридической школы Гарвардского университета и бесстрашный защитник безвинно осужденных, кратко сформулировал данное положение таким образом: «Это глубоко укоренившееся человеческое состояние, поэтому тех, кто находится в состоянии сильной тревоги, считают ли их «сумасшедшими», «не в своем уме», «лунатиками» или «душевнобольными», не должны наказывать так же, как обычных преступников»
[64]. Альтернативные представления о том, что сумасшедших нужно вешать или запирать в четырех стенах на всю жизнь, сильно отталкивают общественность. В итоге, когда линия защиты заключается в доказательстве того, что преступник невменяем, присяжным следует предлагать рассматривать не поступки, которые совершил подсудимый, а то, каким человеком он является.
Исторически сложилось так, что по эмоциональным причинам рассмотрение подсудимого с этой точки зрения – сложное действие для присяжных, и часто они приходили к довольно странным выводам. На суде над шестидесятипятилетним Альбертом Фишем в 1935 году присяжные услышали неопровержимые доказательства психического расстройства, в том числе о его привычке есть собственные экскременты и протыкать свою мошонку иглами, которые он оставлял там ржаветь. Он убил маленькую девочку, приготовил из нее тушеное мясо и съел его. Защитник утверждал, что мужчина безумен, но присяжные не согласились с этим и признали его виновным без права смягчения наказания. Его казнили в 1936 году. Ричарда Чейза, мужчину из Сакраменто, который смешивал в блендере внутренности и ел желудки собак и свиней еще до того, как начал нападать на людей, признали (что вызывает тревогу) вменяемым два назначенных судом психиатра; присяжные были счастливы объявить такого монстра виновным в убийстве первой степени, вместо того чтобы признать, что он – один из самых сумасшедших людей, когда-либо появлявшихся в зале суда.
Бывают случаи, когда человек непременно испытывает сочувствие к присяжным, которых просят оценить чьи-то жуткие действия. Двадцатишестилетний житель Лондона по имени Джон Боуден убил Дональда Райана в 1982 году, ударив его по голове мачете, затем бросил его, все еще находящегося без сознания, в ванну с кипящей водой; затем отнес в спальню и начал отрезать ему руки и ноги электрическим ножом, пока тот еще был жив. Фотографические доказательства оказались настолько отталкивающими, что, когда четырем присяжным стало плохо, суд пришлось отложить. В таких обстоятельствах неудивительно, что они не хотят прибегать к «оправданиям» психиатров.
Существует дополнительная опасность, которую присяжные обязательно должны иметь в виду: обвиняемый может успешно заявить о своей невменяемости под каким-либо предлогом. Это чуть не произошло в случае с так называемым «Душителем с холмов» Кеннетом Бьянки, который на протяжении нескольких месяцев убеждал психиатров в том, что он сумасшедший. В конце концов его признали сумасшедшим, но в последнюю минуту поняли, что он мошенник. Вынося приговор, судья Джордж прокомментировал его так: «Мистер Бьянки инсценировал потерю памяти; придумал, что находится под гипнозом; он притворялся, что в его сознании живут несколько разных личностей. Данные действия мистера Бьянки вызвали путаницу и привели к задержке в разбирательстве. На это мистера Бьянки сподвигли и невольно помогли большинство психиатров, которые наивно попались на крючок, леску и грузило его историй, таким образом ему практически удалось запутать систему уголовного правосудия»
[65].
В конечном итоге общество должно полагаться на здравый смысл присяжных, которые являются окончательными арбитрами и решают, какой вердикт следует вынести. При этом они могут игнорировать указания и советы судьи в своем рвении явить обычное и неискушенное правосудие. Однако в этом таится еще одна опасность, поскольку самый простой и наиболее убедительный аргумент в пользу здравого смысла звучит так: res ipsa loquitur («вещи говорят сами за себя»), смысл которого в том, что человек, совершающий отвратительные поступки, скорее всего, является сумасшедшим, иначе он бы их не совершал. Но данное утверждение является псевдологичным, и оно ошибочно, поскольку вывод уже содержится в самом посыле. По такой логике, которая движется вверх-вниз, словно американские горки, осудить преступника за убийство было бы практически невозможно. Как осторожно выразился Джек Левин, «то, что является ненормальным, не одно и то же с тем, что вызывает отвращение»
[66].
Также присяжные имеют право вынести смешанный вердикт, который представляет особый интерес в связи с делом Дамера. В Гамильтоне, штат Огайо, Джеймсу Рупперу предъявили обвинение в одиннадцати убийствах. Его признали виновным в убийствах при отягчающих обстоятельствах в связи со смертью его матери и брата, но не признали виновным в смерти остальных девяти человек: его невестки, племянниц и племянников, так как решили, что он сумасшедший. Все эти люди погибли, когда он выстрелил в них. Объясняется данное решение тем, что Рупперт сошел с ума после двух первых убийств. Читатель достаточно узнал о преступлениях Джеффа Дамера и об их головокружительной эскалации в июне и июле 1991 года, чтобы суметь по достоинству оценить такой неоднозначный вердикт. Ожидалось, что, поскольку развитие его психического заболевания можно было проследить доказательно, его признают виновным по первым десяти или двенадцати пунктам обвинения и посчитают, что он безумен, когда будут рассматривать остальные пункты. Рупперт совершил все преступления в один и тот же день (пасхальное воскресенье 1975 года), тогда как Дамер совершал убийства в течение нескольких лет, и данный период времени предполагает гораздо более убедительные аргументы в пользу версии о нарастающем безумии.
