После показаний детектива Мёрфи у публики сложилось впечатление, будто обвиняемый осознавал, что поступает неправильно, был удивлен, что это вообще произошло, хотел исправить то, что он натворил, и каждый раз, когда выбрасывал или уничтожал останки очередного молодого человека, испытывал глубокое чувство утраты.
В 14:15 вызвали первого свидетеля – Трейси Эдвардса. Многие в зале уже хорошо знали его, поскольку к этому времени он успел сняться в двух общенациональных телевизионных ток-шоу и благодаря тому, что сумел сбежать и привлечь Джеффри Дамера к ответственности, стал своего рода знаменитостью. На телевидении, да и в суде тоже, он не упоминал, что 23 июля обратился к полицейским только для того, чтобы они сняли с него наручники, а не чтобы рассказать им о самом Дамере (который еще некоторое время оставался бы незамеченным, если бы у полицейских оказался подходящий ключ). Мистер Эдвардс не слишком стремился привлекать к себе внимание. Когда он появился в ток-шоу, полиция штата Миссисипи опознала его как человека, которого они хотели допросить в связи с нападением на тринадцатилетнюю девочку, и он был немедленно арестован. (Когда Дамер узнал об этом, он сделал следующий мрачный комментарий: «Ну, в ту ночь Бог убил двух зайцев одним выстрелом, не правда ли?»)
Эдвардс был элегантно одет, явно красовался в суде и был похож на ловкого спортивного промоутера. Его рассказ о том, что произошло вечером 22 июля, несущественно отличался от рассказа самого Дамера. Он настаивал на том, что преступник пригласил его в квартиру только для позирования и фотографирования его обнаженного тела, а никакая интимная связь не предполагалась.
– Он не выглядел преступником, – вспоминал Эдвардс. – Он был похож на обычного, дружелюбного, среднестатистического человека.
Именно дойдя до эпизода, когда поведение Дамера внезапно изменилось, бесхитростное, убедительное описание Эдвардса, которое он рассказывал наклоняющимся к нему вперед зрителям, ясно дало понять всем присутствующим в зале суда, что мы слушаем человека, который пережил уникальный опыт наблюдения за безумием, которое появилось и исчезло на его глазах.
– Этот парень был таким милым, – говорил он, – а затем начал внезапно наставлять на меня ножи. В чем дело? Это другой человек. Он изменился в лице, у него поменялось строение тела. Это уже был совершенно другой парень.
Эдвардс быстро сообразил, что ему не стоит забывать и о себе.
– Я пытался объяснить ему, что я его друг. Он сказал, что не хочет, чтобы люди уходили и бросали его.
Во время просмотра фильма «Экзорцист» Дамер начал раскачиваться взад-вперед и что-то бормотать.
– Я не мог понять, что он говорит. Проповедник в фильме как-то подействовал на него, и он хотел ему подражать. У него постоянно менялось настроение, от эпизода к эпизоду он становился другим человеком. Он был потрясен фильмом.
Затем Дамер положил голову на грудь Эдвардса и полторы минуты лежал, прислушиваясь к его сердцебиению, а потом, когда Эдвардс сходил в ванную и вернулся, то снова стал собой прежним.
– Он жалел себя, жалел, что потерял работу, и думал, что никому до него нет дела. Я хотел, чтобы он почувствовал, что я не собираюсь уходить, что я его друг.
Еще одна резкая перемена случилась, когда Дамер сказал, что ему придется убить Эдвардса, и тот снова расстегнул рубашку, чтобы мужчина почувствовал себя спокойнее. Мистер Бойл спросил, были ли вызваны данные изменения употреблением алкоголя.
– Нет, – ответил Эдвардс, – это был внутренний настрой, изменение личности. Он начал словно выходить за рамки самого себя.
Едва ли можно представить более яркое описание того, что Фредерик Вертем называл «кататимическим кризисом»
[73], а церковники называют одержимостью.
Настал момент, когда Дамер потерял интерес к наручникам, которые свисали с запястья Эдвардса, и погрузился в задумчивость. «Словно меня там совсем не было», – прокомментировал Эдвардс. Он воспользовался шансом, ударил Дамера и сбежал.
– Какое впечатление произвели на вас действия и поведение подсудимого? – спросил Бойл.
– Что он сумасшедший.
Во время перекрестного допроса прокурор стремился дискредитировать имя Эдвардса и тем самым ослабить мощные аргументы в пользу версии психического расстройства, которые он предоставил в своих показаниях. Связав это с появлением на телевидении, юрист попытался предположить, что он придумал свою историю ради финансовой выгоды и склонен преувеличивать важность произошедшего. Его уловки сработали в одном конкретном случае. Эдвардс рассказал, что на двери в квартире Дамера было семь замков. Мистер Макканн, как всегда ко всему готовый, показал фотографию двери, на которой было ясно видно, что замков всего два. Эдвардс покинул место для дачи показаний в нервном и отрешенном состоянии, а затем приступил к пресс-конференции в зале для представителей прессы в сопровождении усердно защищающего его адвоката, положившего ему на плечо свою крупную руку.
Затем Бойл захотел позвонить Роберту Ресслеру, эксперту из отдела поведенческих исследований Федерального бюро расследований, который специализировался на изучении серийных убийц и много писал на эту тему. Опыт Ресслера часто использовали перегруженные работой полицейские, столкнувшиеся с противоречащими друг другу уликами в процессе своей охоты на убийцу, совершившего серию преступлений. Объединив информацию о состоянии тел, методах нападения, местах, времени и частоте убийств и других деталях, Ресслер мог составить психологический портрет человека, которого должна была искать полиция, мог назвать его возраст, описать внешность, характер и даже предположить его профессию. Бойл предложил эксперту составить описание человека, совершившего действия, в которых признался Дамер, в попытке, возможно, тайно продвинуть идею о том, что данный человек не совсем такой, каким кажется.
Мистер Макканн справедливо возражал против заслушивания доказательств подобного рода на том основании, что это будет всего лишь теоретическая информация, не имеющая отношения к делу, а также поставил под сомнение компетентность Ресслера в качестве свидетеля-эксперта. Судья вынес решение в пользу мистера Макканна, поскольку знания Ресслера на суде не требовались.
– Вы не можете оспаривать характер личности обвиняемого, который уже идентифицирован, и вам не требуется обращение к специалисту, который может идентифицировать его, – ответил Макканн, тем самым поставив точку в этом вопросе.
Во время этих обсуждений присяжные отсутствовали, поэтому они так и не узнали, что именно упускают из виду, но их услышали журналисты. Они привели мистера Ресслера в зал для прессы на обязательную пресс-конференцию, несмотря на то что судья отклонил ходатайство адвоката. Никто не указал, что этот человек, по сути, скорее статистик, лишь скрупулезно собирающий факты, чем проницательный знаток человеческих душ.
Суд объявил перерыв на выходные и снова собрался в понедельник, 3 февраля, в 8:30, после того как детектив Мёрфи начал давать показания (в пятницу днем его освободили, так как он должен был явиться в другой суд). Здесь мы впервые услышали, как Дамер объясняет свои же преступления, совершенные в острой фазе: отдельные их фрагменты гособвинитель будет использовать в своей ораторской речи в течение следующих недель; преступления стали результатом «моего собственного извращенного эгоистичного желания самоудовлетворения», – сказал он Мёрфи. Мы также слышали его слова, когда он вспоминал ужасный эпизод – его школьный друг наезжал на собак: «Я никогда не видел такого ужаса на лице животного, как у того щенка породы бигль». Мы слышали панику («отчаянная попытка исправить то, во что я вляпался»), одиночество («они всегда хотели уйти») и сожаление («хотел бы я вернуть время назад»), но при всем этом в словах Дамера отсутствовало искреннее раскаяние. Это признание было исповедью человека, абсолютно лишенного эмоций, человека, брошенного на произвол судьбы.
