– Я признаю, что у него имеется психическое заболевание, – в конце концов сказал доктор и тем самым присоединился к доктору Фридману в качестве второго «новообращенного». Из шести выступивших психиатров пятеро согласились с тем, что во время убийств Дамер действительно страдал от психического заболевания. Однако, по мнению Фосдала, болезнь не мешала его способности подчиняться правилам. Бойл спросил, что в таком случае могло этому помешать? Какое-то парафилическое расстройство?
– Только если оно сопряжено с каким-то другим заболеванием, – ответил доктор.
Затем Бойл попросил свидетеля рассмотреть гипотезу, в которой некрофил ежедневно, находясь в состоянии одержимости, сотни раз за день ходит на поиски трупов. Нужно ли в таком случае искать еще одно заболевание, помимо некрофилии, прежде чем можно будет утверждать, что этот человек болен и не может себя контролировать? Мистер Макканн возмущенно вскочил на ноги: использование гипотез в подобном разбирательстве недопустимо. «Нет», – ответил Бойл, перечисляя прецеденты, во время которых было разрешено задавать гипотетические вопросы свидетелю-эксперту, чтобы помочь присяжным. (На самом деле он апеллировал к здравому смыслу, и именно этого Макканн и не мог допустить.) Эта ситуация, казалось, озадачила судью, который прежде опровергал и отклонял утверждения на явно вымышленной основе, и поэтому он удалился в свой кабинет для беседы с адвокатом.
Макканн сказал, что присяжные будут сбиты с толку, если суд разрешит свидетелю ответить на такой гипотетический вопрос; но это не имело значения – Дамера обвиняли в убийстве, а не в некрофилии. Следует сказать, что аргумент, выдвинутый Макканном, либо являлся ложью, либо был крайне наивным. Обвиняемый уже признался в убийстве, доказательств этому не требовалось; рассматривался вопрос невменяемости, а некрофилия являлась законным аргументом для подтверждения этой точки зрения. Возможно, судья Грэм не уловил суть этих существенных различий, потому что поддержал возражение и тем самым вынес худшее решение за все время судебного разбирательства. Мистеру Бойлу придется действовать, не используя аналоги или наглядные примеры.
Затем Бойл вернулся к алтарю, который создал Дамер.
– Демонстрирует ли это, что он невменяем?
– Вовсе нет, это необычно, странно, но не более того.
В таком случае, если алтарь не был иллюстрацией безумия, для чего подсудимый его сделал? Хотел иметь свой собственный источник силы? Каким же образом он работает? Скажите, доктор, что значит «бред»? Как понять, что другой человек «бредит»? Доктору Фосдалу становилось все больше и больше не по себе, поскольку он понял, что защищает одну слабую позицию за другой, и начал либо уклоняться от ответа, либо использовать специальную лексику. Бойл выбрал этот момент, чтобы показать всем самые странные желания Дамера.
– Что насчет желания создать зомби? Считаете ли вы, что это результат заболевания?
– Нет, это была очень продуманная и практичная попытка добиться своей цели.
– Вы когда-нибудь раньше сталкивались с попыткой лоботомии в домашних условиях?
– Нет, я думаю, подобный случай зарегистрирован впервые во всем мире. Здесь мистер Дамер создает некоторый прецедент.
– Данная процедура не могла привести к желаемому эффекту, не так ли? Вы как доктор должны знать.
– Возможно.
– Вы спрашивали у него, как долго он собирался держать у себя зомби? Верите ли вы в то, что если бы он сумел достичь своей цели, то больше никогда бы не стал убивать?
– Совершенно верно. Это являлось решением его проблемы. Абсолютно точно.
Из-за этого поразительного ответа психиатр оказался почти в том же положении невменяемого и сумасшедшего, что и сам подсудимый. В некоторых примитивно развитых сообществах трупы, которых оживил волшебник или знахарь, а затем оставил у себя в качестве раба, считают зомби. Подобные верования часто встречаются, например, на Гаити, и некоторые исследователи пытались выяснить, откуда они появились. Как ни странно, подобное может быть реализовано с помощью контролируемого использования яда, и те, кого называют зомби, могут выглядеть и вести себя именно так, потому что их мозг поврежден. Жертве вводят яд, содержащий тетродотоксин, после чего она впадает в каталептическое состояние. Она полностью парализована, осознает, что происходит, но не может этого показать. Затем ее объявляют мертвой и хоронят. Вскоре после этого жертву эксгумируют и реанимируют с помощью другого галлюциногенного препарата, благодаря которому она остается в послушном, похожем на транс состоянии
[79].
Согласно этому, мечтам Дамера даже теоретически не суждено было сбыться. Еще более удивительно то, что яд, используемый создателями зомби, чаще всего встречается в определенных видах рыб фугу, которые Дамеру нравились больше всех остальных. (Его восхищенное описание рыбы фугу из зоомагазина было представлено в книге ранее.) Мог ли Дамер об этом знать? Никто не подумал его спросить. Скорее всего, это просто еще одно странное совпадение. Но доктор Фосдал говорил не о теориях; он рассказывал о практике и серьезно полагал, что создание зомби помогло бы Дамеру решить все его проблемы. Он бы одевал и кормил его? Брал бы на прогулки? Смог бы он сделать так, чтобы зомби не старел? Доктор Фосдал не заглядывал так далеко, чтобы задаваться этими вопросами. Затем, установив, что Фосдал дает показания примерно тридцать раз в год и почти никогда не встает на сторону защиты, в заключение Бойл обвинил его в том, что свидетель пытался заставить обвиняемого поставить диагноз самому себе, чтобы опровергнуть аргументы, доказывающие версию некрофилии. Доктор снова начал нервно кашлять, и его отпустили.
Поскольку осталось допросить только одного «звездного» свидетеля, несколько невысказанных образов и идей уже витали в зале суда. Первая из них – это то, что психиатры не должны заявлять монополию на то, что называется «безумием». Шесть специалистов уже сказали свое слово, а мы так и не приблизились к установлению истины. Не раскрывая своих карт, Джеральд Бойл посеял сомнения в зале суда, предполагая, что постановка диагноза «безумие» не принадлежит врачам по неприкосновенному праву. Таким образом, он пытался передать эти полномочия обществу – то есть присяжным, которые бы решили, что в данном случае будет приемлемо для их сограждан.
Во-вторых, почти никто, включая Бойла, не попытался понять, каково это – быть Джеффри Дамером. Для доктора Берлина он являлся воплощением теории, для доктора Вальстрома – историей болезни, для доктора Палермо – преступником, для доктора Фосдала – угрозой. Только Беккер и Фридман попытались понять этого человека. Джудит Беккер увидела в нем ребенка, а Сэм Фридман жаловался на то, что Дамер бессмысленно проживал жизнь. Парадоксально, но именно тихо бормотавший Фридман лучше всех сумел понять, что с каждой смертью, в которой Дамер был виновен, он испытывал глубокое чувство потери и горя. Очевидно, что его безумное желание продлить отношения посредством убийства было обречено на провал, и каждый раз он видел доказательства своих неудач и подтверждение тому, что он до сих пор один. Он постоянно употреблял слово «потеря», когда говорил о последствиях убийств, но никто не обратил на это внимания.
