Им задали вопрос, находилось ли сознание Дамера «в нездоровом состоянии, которое существенно повлияло на его психические и эмоциональные процессы» во время совершения им каждого из пятнадцати убийств. Данная формулировка является определением психического заболевания в соответствии с законом штата Висконсин. Казалось бы, проанализировать это очень просто. Разум – это не анатомический предмет, а совокупность всей психологической активности, за исключением, возможно, физического поведения. Психосексуальное функционирование Дамера было хорошо изучено, оно отражало тяжелую психопатологию, определяемую как некрофилия. Уникальность умственной активности Дамера, проявляющаяся в его сексуальном поведении, была очевидна как для случайного прохожего, так и для специалистов в области психического здоровья. Это нездоровое состояние сознания сильно воздействовало на умственные и эмоциональные процессы Дамера, диктуя эротические мысли, заставляя испытывать нездоровые желания. Это состояние влияло на его умственные и эмоциональные процессы точно так же, как поворот ключа влияет на автомобильный двигатель. Сами эти процессы продолжали функционировать, но не это является основной характеристикой определения.
Эксперты, которые не часто проводят судебную экспертизу, могут ошибочно применять более строгое определение психического заболевания, а непрофессионалы готовы слепо им верить. Однако по своему замыслу концепция защиты, связанная с диагностированием психического заболевания, гораздо шире. Проблема психических заболеваний – пошаговый вопрос. Если бы кто-то придал физическую форму концепции защиты, связанной с постановкой психического диагноза, она бы выглядела как воронка, где болезнь – это большое отверстие сверху. Многие из тех, кто соответствует критериям психического заболевания, в конечном итоге не проходят диагностику. Определение болезни является достаточно широким, чтобы включать в себя никотиновую абстиненцию, но в конечном итоге это состояние не будет играть особой роли при попытке выстроить линию защиты на постановке диагноза психического заболевания. Следует также отметить, что в концепции психологического здоровья термин «психическое заболевание» используется для несколько иной цели, нежели в самом законе. В первом контексте он предназначен для диагностики и лечения, тогда как правовая система использует его для концептуализации условий, которые потенциально подходят для возможности освобождения от ответственности. В законе более широкое определение используется специально для того, чтобы предоставить присяжным большую свободу действий при рассмотрении вопроса о невменяемости. Психоз, который ограничен более строгим определением психического заболевания, не имеет отношения к анализу безумия, но является необходимым условием для оснований проведения такого анализа. Нарушения, вызванные психозом, с большой вероятностью будут являться критическими при оценке умственных способностей.
Согласно закону, существует несколько состояний, которые не считаются психическими заболеваниями, даже если эти состояния являются нездоровыми и существенно влияют на психические и эмоциональные процессы. Например, состояние, в котором находится сознание после добровольного употребления алкоголя или наркотиков, в том числе галлюциногенов, не соответствует этим критериям, даже если данное психическое состояние на короткий срок имитирует функциональный психоз. Это и другие исключения – всего лишь правила, основанные на ценностях морального сознания общества. Получается, что в данном примере человек будет нести ответственность за действия, совершенные в состоянии алкогольного опьянения, если он употреблял алкоголь добровольно. Психическое состояние Дамера не соответствовало содержанию ни одного из этих исключений. Когда он совершал убийства, множество факторов оказывало влияние на его поведение, но ни один из них не повлиял на то, что он страдал от некрофилии, так же как ни один из них не был причиной этого заболевания. Отказ присяжных признать, что Дамер психически болен, возможно, отражал их моральные суждения о том, что необходимо сделать новое исключение из определения психического заболевания и перестать считать парафилию проявлением безумия.
Оказалось, что двусмысленные показания некоторых экспертов и окончательный вывод присяжных о том, что Дамер не страдает психическим заболеванием, являются случаями, когда решения принимались исходя не из разума, а из иных побуждений. Судя по всему, необходимость проявления логики проиграла отвращению, которое вызвало поведение Дамера. Возможно, некоторые боялись того, к чему приведет признание психического заболевания как в этом, так и в последующих случаях. Если это так, значит, они не сумели осознать всю серьезность испытания, которое выпало на их долю. Также зарегистрированы случаи, когда эксперты явно не справлялись со своей ролью, и в такой ситуации им разрешали сообщить свои личные взгляды на моральную ответственность. И тот факт, что некоторые из них действительно признавали необходимость включения некрофилии в перечень психических заболеваний, не играет здесь никакой роли. Лекции о социальной политике – неподходящий материал для судебно-психиатрических экспертов во время дачи показаний в суде по вопросу невменяемости.
Несмотря на согласие Дамера с тем, что он, вероятно, не изобрел новых преступлений в истории человечества, он неоднократно заявлял, что его действия являются худшими из возможных и что для него не может быть прощения или спасения. В течение многих лет он жил, не считаясь даже с фундаментальными правилами социального поведения. Он существовал среди людей только «поверхностно». После раскрытия преступлений черта, которая была проведена между ним и остальной частью общества, стала ясно видна всем. Его разум и поведение функционировали непонятным для нас образом, но все-таки были взаимосвязаны между собой. Во время наших бесед он никогда не питал особой надежды на то, что его в конечном итоге оправдают или что его поведение поймут. Тем не менее по мере приближения даты судебного заседания он, казалось, хотел попробовать провести диагностику, чтобы найти подтверждение существования чего-то, что не являлось частью его самого (заболевание) и что заставляло его совершать преступления. Он не мог и думать о том, что когда-нибудь физически станет частью общества (то есть сможет прогуляться по Висконсин-авеню), однако признание болезни сохраняло некую возможность того, что однажды его смогут понять, признать и что он сможет восстановить связь с другими людьми. Он знал, что очень далек от остальных, поэтому заболевание и стало для него связующей нитью с другими людьми. На этот раз разделительную черту провели не из-за его поведения или сознания, а из-за решения присяжных. Судя по целям, которые поставил Дамер, он не провалил диагностику, но и не прошел ее.
Логика инструкций, которые дали присяжным, означала, что эти представители общества никогда не станут официально рассматривать вопросы способности Дамера оценивать и контролировать свое поведение. Без ответа на первый вопрос все остальные вопросы останутся неразрешенными. Тем не менее показания действительно касались этих пунктов, а строгость предложенных им стандартов означала, что в конце судебного разбирательства Дамеру неизбежно вынесут обвинительный приговор.
Что касается способности Дамера оценивать противоправность своих действий, ни один из экспертов не считал его невиновным на основании психического диагноза. Создатели диагностического теста намеренно заменили слово «знать» словом «оценивать», из-за чего казалось, тест получил дополнительное значение. Термин «оценивать» обладает не только познавательной сутью. Большинство людей утверждают, что данное слово подразумевает эмоциональное осознание и мышление. В таком случае нужно признать, что в поведении Дамера поражало отсутствие жалости или даже сочувствия к своим жертвам. Ясно, что он должен был полностью подавить свои чувства, чтобы сделать то, что он сделал. Тем не менее он прикладывал огромные усилия для того, чтобы его деятельность оставалась скрытой. После того как его поймали, он сообщил, что во время совершения преступлений осознавал противоправность своих действий и то, что они противоречат моральному и уголовному кодексу. Учитывая эти факты, расширенная концепция «оценки» казалась не более чем тонкой пленкой на твердом ядре доказательств, указывающих на то, что он знал о противоправности своих поступков. Разница между «оценивать» и «знать» не имела никакого значения.
