— Не знаю, почему вы решили, что я могла нарочно положить в пирог ядовитый гриб, — сказала я сердито. — Если вы действительно считаете, что я хотела убить ее величество, то не кажется ли вам, что это довольно глупый способ покушения? Потому что результат абсолютно непредсказуем. Шансы, что ядовитый гриб попадется королеве, весьма малы, и какой мне смысл пытаться навредить кому-то еще из ее семьи?
— Мы вовсе не подозреваем вас в нехороших намерениях, — поспешно заявил сэр Артур. — Пожалуйста, мисс Бартон, не расстраивайтесь.
— Если бы я хотела причинить вред королеве, у меня были для этого прекрасные возможности, — продолжила я. — После покушения ее величество оставалась в постели, я приносила ей еду на подносе и стояла рядом, пока она ела.
— Будьте так любезны, мисс Бартон, составьте список блюд, которыми вы кормили в тот день королевское окружение, — сказал инспектор. — И, может быть, вам известны случаи, когда граф ел что-то еще, помимо того, что подавалось на стол королевы?
— Только не в тот день, — сказала я, забыв добавить «сэр», потому что к тому времени очень разволновалась. — Но на следующий день после ранения он оставался у себя в комнате, и еду ему тоже относили туда. Однако это были в точности те же блюда, что я готовила для королевской столовой. — Тут я заколебалась, сообразив кое-что. — У графа Вильгельма была привычка приходить на кухню.
— Приходить на кухню? — с удивлением переспросил сэр Артур.
— Да, сэр. Он постоянно жаловался на еду и не стеснялся пробовать все, что, по его мнению, выглядело особенно аппетитно.
— Это совершенно неприлично! — сказал доктор Рид. — Вы об этом докладывали?
— Насколько я понимаю, мистер Анджело, наш главный повар, жаловался на него, но безрезультатно.
— Да, теперь, когда вы об этом упомянули, я припоминаю, что слышал что-то такое, — сказал сэр Артур. — Но я счел, что у графа, безусловно, есть право приходить к шеф-повару и выражать недовольство, если ему не нравится еда.
— И что же, в тот день, о котором идет речь, граф был на кухне? В день, когда он заболел.
— Да, он приходил. Его расстроило, что в обед не было красного мяса. И ему не понравился рыбный суп, который я подавала накануне вечером.
— А он, случайно, не пробовал что-нибудь на кухне?
Я нахмурилась, вспоминая.
— Нет. На самом деле он казался еще слабым после ранения, нетвердо держался на ногах. — После паузы я добавила: — Ой, я налила ему говяжьего бульона, которым пою остальных больных. Кажется, ему понравилось.
— Должно быть, мисс Бартон, — сказал старший инспектор, — вас раздражали эти его постоянные хождения на кухню?
— Очень раздражали, сэр.
Он слегка кивнул. Вид у него при этом был удовлетворенный.
Я возмущенно уставилась на него:
— Если вы считаете, что я отравила его, чтобы он перестал наведываться на кухню, то это просто нелепо!
— Никто не считает, что вы умышленно отравили графа, — быстро сказал доктор Рид, но я видела, что главный инспектор Роли именно так и считает.
— А кто-нибудь еще приходил к вам в кухню? — спросил он.
— Только доктор Рид, рассказать о состоянии своих пациентов.
— Надо побеседовать со слугой, который относил графу поднос с едой, — сказал инспектор, обращаясь к двум джентльменам.
— Но это было за день до того, как мисс Бартон приобрела грибы, — с озадаченным видом сообщил сэр Артур. — А в тот день, о котором идет речь, граф, как нам сказали, питался со всеми остальными.
— Но заходил в кухню. — Инспектор никак не желал оставить эту тему. — Можем ли мы предположить, что у кого-то были причины недолюбливать графа? Возможно, в отеле работает кто-нибудь из его земляков, который решил воспользоваться случаем и избавиться от непопулярного правителя?
— Если так, то вся эта печальная история может не иметь никакого отношения к мисс Бартон. Думаю, нам незачем ее задерживать.
— Может, и незачем, — согласился инспектор. — Но, мисс Бартон, детали вашей биографии нам все-таки понадобятся. Просто на всякий случай.
— Очень хорошо, сэр, — сухо ответила я ему.
Когда я уже собралась уходить, он добавил:
— Вы ведь понимаете, что мы хотим сохранить все это в строжайшей тайне только между нами. Считайте, вам повезло, что дело не передали французской полиции. Уверяю, их методы расследования вовсе не такие мягкие, как мои.
— Тут нечего расследовать, сэр, — сказала я. — Если грибы в моем пироге действительно оказались ядовитыми, то это трагическая случайность, о которой я искренне сожалею. — И, прежде чем выйти из комнаты, слегка кивнула.
Я не упомянула о принцессе Софии, которая сейчас наверняка радовалась смерти графа.
ГЛАВА 31
Сама не знаю, как я добралась до своей комнаты. Там я встала у открытого окна, жадно хватая ртом свежий воздух. Я всегда презирала женщин, которые на каждом шагу падают в обморок, но сейчас в голове у меня звенело, и я чувствовала, что легко могу потерять сознание. Было ясно, что приехавшему из Лондона инспектору не терпится поскорее закрыть дело. Он станет изучать мое прошлое и, связавшись с Сауэрби-холлом, немедленно узнает, что Хелен Бартон умерла, а значит, я самозванка, которая пробралась на королевскую службу с какими-то подозрительными целями и от которой добра не жди. Мне было ясно, как легко состряпать против меня обвинение, где будет фигурировать лишившийся наследства и работы обиженный аристократ, который воспитал дочь в духе ненависти ко всем представителям высшего сословия.
Но если бы я сейчас пошла к доктору Риду или сэру Артуру, который, похоже, очень ко мне расположен, и рассказала всю правду, мое положение не улучшилось бы. По меньшей мере, меня бы немедленно уволили. Мне грозила беда — и если бы я открылась, и если бы промолчала. И я не могла сообразить, кто мог бы за меня вступиться. Если обо мне спросят мистера Анджело, он, конечно, скажет, что я хорошо работаю, но что с того? Мне отчаянно нужен был совет, женское участие. Я вдруг поняла, как ужасно одинока с тех самых пор, как умерла моя мать, а меня отдали в услужение к Тилли. Там я не сблизилась ни с кем из слуг, считая, что они недостойны моей дружбы.
Перебравшись во дворец, я получала удовольствие от болтовни с миссис Симмс, но и ей я не открылась, и мне по-прежнему приходилось одной нести бремя своей тайны. А что до младшей сестры Луизы, то я, конечно, любила ее, но мы были такими разными, к тому же я старше, и поэтому вся ответственность лежала на мне. Никогда в жизни я не говорила ей о своих чувствах. Так что я рухнула на постель, тоскуя по матушке, по женским рукам, которые обняли бы меня, по голосу, который сказал бы, что все будет хорошо. Впервые в жизни я была по-настоящему испугана.
Пока я так лежала, в голову пришла одна мысль: леди Мэри Крозье показалась мне доброй и здравомыслящей женщиной. Если пойти к ней и рассказать всю правду, она, возможно, посоветует, что мне делать. Попросить ее поручиться за свою добропорядочность я не посмею, потому что она меня практически не знает, но, возможно, мне удастся получить женский совет и открыться кому-то, на чье сочувствие можно рассчитывать.
