Если «превратности газетной журналистики» — как их ни назови — не разрешают получать такую же норму прибыли от инвестиций в газеты или газетные синдикаты, какую можно получить от вложений в другие секторы экономики, то почему люди, вложившие деньги в пенсионные фонды, чтобы обеспечить свою старость, должны субсидировать газетные синдикаты, соглашаясь на меньшую норму прибыли? Многие редакторы и обозреватели зарабатывают гораздо больше тех, чьи взносы в пенсионные фонды обеспечивают их изданиям деньги для работы, так что было бы особенно странно ожидать, что люди с более низким доходом, например учителя или слесари, должны субсидировать редакторов и журналистов.
Почему финансовые аналитики — посредники, управляющие пенсионными фондами и другими инвестициями большого числа вкладчиков, — должны предавать интересы людей, доверивших им свои сбережения, соглашаясь на меньшую норму прибыли, чтобы вкладывать деньги в газеты, а не в более выгодные секторы экономики? Если хорошая журналистика (как ее ни определять) дает пониженные нормы прибыли на средства, вложенные в газетные синдикаты, то затраты на издание должны компенсировать те, кто извлекает пользу из газет. Например: пусть читатели платят больше; обозреватели, редакторы и репортеры соглашаются на меньшую зарплату; размещение рекламы пусть стоит дороже. Почему нужно приносить в жертву интересы слесарей, медсестер, учителей и прочих людей по всей стране, чьи личные сбережения и пенсионные фонды дают деньги, достающиеся газетным синдикатам через продажу акций? Почему ради одной отрасли нужно лишать этих денег другие секторы экономики, которые готовы платить больше?
Суть этого примера не в решении проблем газетной индустрии, а в том, чтобы увидеть, насколько иначе выглядит ситуация, если смотреть на нее с точки зрения распределения ограниченных ресурсов, имеющих альтернативное применение. Эту фундаментальную экономическую реальность затемняют эмоциональная риторика и демагогия, которые игнорируют интересы и ценности множества людей, сводя их к неприятным посредникам (например, «бесчувственным» финансовым аналитикам), в то время как интересы нужной стороны описываются положительными идеалистическими словами вроде журналистской компетентности. Финансовые аналитики могут быть весьма чувствительными по отношению к тем, кому служат, как и другие — к весьма различным категориям людей, которых они представляют.
Часто критики рынка хотят особых льгот и послаблений для каких-нибудь людей или групп, будь то газеты, этнические группы, социальные классы или другие, при этом не признавая того, что такие послабления неизбежно будут происходить за счет других людей и групп, чьи интересы либо игнорируются, либо характеризуются безличными терминами вроде «рынка». Например, один репортер New York Times, писавший о проблемах малообеспеченной женщины среднего возраста, высказался так: «Если бы только фабрика разрешила Кэролайн работать в дневную смену, ее проблема исчезла бы». Он сетовал: «Но зарплаты и рабочие часы устанавливает рынок, и вы не можете ожидать от него великодушия».
И здесь снова неизбежный конфликт между желаниями одного лица и желаниями другого выражается такими словами, что человеком выглядит лишь одна из сторон. Почти все люди хотят работать в дневную, а не в ночную смену, и если бы Кэролайн работала днем, то в ночную смену пришлось бы выходить кому-то другому. Что до «великодушия», то при таком подходе это может означать одно: расходы этой женщины будет вынужден нести кто-то другой. Что великодушного в том, что некий человек, который вообще ничего не платит — в нашем случае журналист New York Times, — требует, чтобы эти расходы нес кто-то другой?
И в частном, и в государственном секторах всегда есть ценности, которые определенные люди считают достаточно стоящими, чтобы за них платили другие, но недостаточно стоящими, чтобы за них были обязаны платить они сами. Нигде сопоставление одних ценностей с другими не вуалируется так, как при обсуждении государственной политики. Изъятие заработанного кем-то ради финансирования собственных «этических предприятий» часто изображают как человеколюбивое устремление. Зато предоставление другим людям такой же свободы и достоинства, как и себе, чтобы они могли делать выбор с помощью собственных заработков, считается потворством «жадности». Жадность до власти не менее опасна, чем жадность до денег, и, как свидетельствует история, ради нее проливалось гораздо больше крови.
Рынки и мораль
При оценке воздействия рыночной экономики, правительства или иных институтов всегда трудно провести четкое различие между результатами деятельности этих институтов и ее следствиями. То, что в ходе процесса или действий некоего учреждения получился определенный результат, вовсе не означает, что именно они стали его причиной. Как мы видели в
главе 4, в малообеспеченных кварталах магазины часто устанавливают более высокие цены, чем в соседних районах, однако причина повышенных цен кроется в высоких издержках на ведение бизнеса, а вовсе не в желании увеличить норму прибыли путем произвольного завышения цен. Многие предприятия и виды деятельности фактически стараются избегать кварталов, где живут люди с невысокими доходами, поскольку тут обычно хуже перспективы заработка.
Тот же принцип применим и ко многим другим институтам, будь то рыночная или социалистическая экономика, правительственная организация и так далее. В некоторых больницах уровень смертности оказывается выше именно потому, что там работают лучшие врачи и применяются самые передовые технологии, ведь из-за этого к ним везут самых сложных пациентов с серьезнейшими проблемами, для лечения которых другие больницы просто не оборудованы. В медицинском учреждении, где в основном лечат пациентов с обычными инфекциями или переломами рук, смертность может оказаться ниже, чем в медицинском центре, где производят операции на головном мозге или пересаживают сердце. Более высокий уровень смертности в высококачественных больницах отражает реальность, в которой причиной этого являются не сами здравоохранительные заведения.
Точно так же причиной того, что происходит в рыночной или социалистической экономике или в каком-то государственном органе, вовсе не обязательно служат сами институты. Все зависит от конкретных фактов в конкретной ситуации, причем это касается не только причинно-следственной связи, но и этических вопросов. Например, различия в доходах могут быть следствием барьеров, созданных для каких-то групп населения, а могут быть результатом факторов, внутренних по отношению к этим группам, таких как средний возраст, образование и другие, — меняющихся от группы к группе.
Большинство (по крайней мере, в западном мире), вероятно, сочтут барьеры для определенных групп людей несправедливыми и скажут, что их нужно уничтожать. Однако такого согласия, видимо, уже не будет, если различия в доходах обусловлены возрастом. Этот фактор с годами всех нас уравнивает, поскольку все мы проводим одно и то же количество времени в период своих 20, 30 или 40 лет, хотя на момент сбора статистических данных не все одновременно оказываемся в одном возрасте. Совсем невероятен консенсус, когда различия в доходах обусловлены разницей в поведении людей. Если кто-то бросил школу или начал употреблять наркотики, то многие не сочтут себя обязанными субсидировать такой образ жизни.
