В общем, моральный выбор зависит от реальных обстоятельств. Однако люди с разными моральными ценностями могут принимать разные решения при одних и тех же фактах. Именно поэтому политический вопрос часто сводится к тому, считают ли некие люди, что их моральные ценности нужно силой государства навязать другим людям с другими моральными ценностями. Рыночная экономика позволяет принимать решения самостоятельно на основании собственных нравственных принципов или иных личных соображений. И в то же время рынок вынуждает нас нести издержки, связанные с такими решениями. Так что вопрос не в том, должны ли моральные ценности руководить рыночной экономикой, а в том, чьи именно ценности нужно навязывать (если вообще это стоит делать) или чьи ценности должны оплачивать другие люди.
Многие из тех, чье чувство нравственности оскорблено большими экономическими различиями между отдельными людьми, группами и нациями, склонны рассматривать причины этих различий как «преимущества» или «привилегии», которые у одних есть, а у других нет. Но очень важно различать достижения и привилегии. И тут дело не в семантике. Привилегии появляются за счет других, а достижения идут на пользу другим.
Мало у кого из нас в жизни возникли такие обстоятельства, которые позволили Томасу Эдисону сделать электричество обычной частью жизни миллионов обитателей планеты. Но огромное число людей во всем мире извлекли пользу из открытий ученого — как при его жизни, так и после. Какими бы ни были источники достижений Эдисона, все мы получили от них благо, равно как и от изобретений братьев Райт и других изобретателей.
То же самое относится и к ученым, труды которых привели к изготовлению лекарств и открытию методов лечения заболеваний, влекущих инвалидность (например, полиомиелит) или смерть (малярия). Даже предприниматели, которые просто нашли способ улучшить продукты и услуги или удешевить их доставку потребителям, внесли свой вклад в повышение уровня жизни во всем мире.
Все это и многое другое создает экономическое неравенство между людьми, группами и нациями с различными свершениями. Некоторых людей отталкивает такая мысль. Но и здесь этический выбор требует точного понимания фактов и причин, а также проведения различий между привилегиями и достижениями. Нельзя принимать этические решения и политику на их основе, опираясь только на статистику, представления и риторику, если вы ставите перед собой цель сделать лучше человеческую жизнь (материально или в ином смысле), как и потакать собственным эмоциям, игнорируя реальные последствия для других людей.
Многие люди с самыми разными принципами и идеологией могут разделять убеждение, что жизнь несправедлива по отношению к отдельным личностям, группам и нациям — в плане обеспечения их одинаковыми жизненными обстоятельствами, способствующими экономическому процветанию, или иных преимуществ. Как уже отмечалось в
главе 23, ни география, ни культура, ни история не давали людям, группам и нациям равных возможностей. Не делали этого и политика с демографией. По словам выдающегося экономиста Дэвида Лэндиса, «природа, как и жизнь, несправедлива». Однако вовсе не все источники неравенства — в смысле весьма разных жизненных шансов — характеризуются моральными аспектами: «Некого превозносить или бранить за температуру воздуха, количество или время выпадения осадков или очертания суши».
Конечно, за некоторые решения и действия людей можно осуждать или привлекать к ответственности по закону. Но один лишь взгляд на факты статистических различий не скажет нам, что это за решения и действия, не говоря уже о том, какие из принятых сейчас решений могут быть или будут эффективными. Для этого нужны не только факты, но и анализ — экономики, истории, политики или человеческой природы.
Также нужно четко представлять разницу между действиями, которые позволят нам просто «выпустить пар», и действиями, которые действительно помогут тем, кому не повезло родиться в благоприятных обстоятельствах. Передать доход или богатство достаточно просто. Но гораздо эффективнее развивать человеческий капитал у отстающих, хотя это намного труднее. В конце концов, переданные доходы или богатства через какое-то время исчезнут, а экономический прогресс зависит от того, как человеческий капитал восполнит эти доходы и богатства после их использования. Моральные решения нельзя отделять от последствий, к которым они приводят.
Нравственность — это не роскошь, а необходимость, потому что ни одно общество нельзя скрепить только силой. Даже тоталитарные режимы продвигают какую-нибудь идеологию с собственной моралью, поскольку государственного аппарата с вездесущими возможностями репрессий и террора недостаточно, чтобы создать и поддерживать функционирующее общество. И хотя моральные принципы необходимы любому обществу, одних их редко бывает достаточно. Чтобы применять их к экономике, нужно знать и понимать ее, а также «думать о вещах, а не о словах», как выразился судья Оливер Уэнделл Холмс. В противном случае попытка помочь, например, «бедным» потерпит неудачу или даже приведет к противоположным результатам, если мы не будем различать людей, которые действительно и постоянно бедны, и людей, которые просто молоды и начинают свою карьеру. Последние постепенно обретут человеческий капитал, ценный для них и для общества, и станут зарабатывать больше. Если оказывать помощь «бедным» без разбора, этот процесс нарушится: многим людям незачем будет трудиться, а законы о минимальной заработной плате усложнят поиск работы для молодежи, что одновременно лишит их текущей заработной платы и не позволит им приобретать человеческий капитал на будущее.
Точно так же необходимость «думать о вещах, а не о словах» делает различие между привилегиями и достижениями не просто вопросом семантики, а насущной потребностью в понимании происходящего, когда вы совершаете моральный выбор. Привилегии, наносящие вред другим, следует отличать от достижений, которые идут на пользу обществу и способствуют его прогрессу в целом.
Глава 26. История экономики
Я уверен, что сила корыстных интересов сильно преувеличена по сравнению с постепенным усилением влияния идей.
Джон Мейнард Кейнс, английский экономист
Об экономических вопросах люди говорили (а некоторые и писали) на протяжении тысячелетий, поэтому нельзя указать точную дату, когда изучение экономики стало отдельной наукой. Современную экономику часто датируют 1776 годом, когда Адам Смит написал классическую работу «Богатство народов» (полное название «Исследование о природе и причинах богатства народов»). Однако серьезные труды, посвященные экономике, существовали как минимум на сто лет раньше, а с членами современной ему французской школы экономистов, известной как физиократия
[136], Смит встречался во время путешествия по Франции задолго до создания своего труда. Трактат «Богатство народов» отличался тем, что стал фундаментом для целой школы, последователи которой, включая такие фигуры, как Давид Рикардо (1772–1823) и Джон Стюарт Милль (1806–1873), продолжали и развивали его идеи в течение двух следующих поколений. Влияние Адама Смита в какой-то степени сохраняется по сей день, чего нельзя сказать обо всех предшествующих экономистах — несмотря на то, что и раньше многие писали об этом вопросе со знанием дела.
