Несмотря на то что сегодня Адама Смита часто считают консервативной фигурой, он нападал на многие доминирующие идеи и заинтересованные круги своего времени. Более того, идея самоуравновешивающейся системы — рыночной экономики, — изначально разработанная физиократами, а после сделанная Смитом частью классической экономики, представляла собой радикально новое направление, причем не только в анализе социальных причинно-следственных связей, но и в осознании меньшей роли политических, интеллектуальных и прочих элит для руководства и контроля масс.
Столетиями выдающиеся мыслители, начиная с Платона, обсуждали, как мудрым правителям проводить ту или иную политику на благо общества. Однако Смит утверждал, что в экономике власть уделяет «совершенно ненужное внимание» вещам, которые работали бы лучше, если бы их оставили на усмотрение отдельных людей, взаимодействующих друг с другом и приходящих к взаимным соглашениям. Государственное вмешательство в экономику, которому меркантилист сэр Джеймс Денем-Стюарт отводил роль мудрого «государственного мужа», Смит рассматривал как действия «хитроумных» продувных политиков, которые больше проблем создают, чем решают.
Хотя книга «Богатство народов» не была первым систематическим трудом по экономике, она стала фундаментом традиции, именуемой классической экономикой (или классической политической экономией), которая базировалась на работе Смита в течение следующего столетия. Между тем не все более ранние трактаты были меркантилистскими. Например, книги Ричарда Кантильона 1730-х и Фердинандо Галиани 1751 года включали сложные экономические анализы, а «Экономическая таблица» Франсуа Кенэ, вышедшая в 1758 году, содержала идеи, которые вдохновили недолго существовавшую, но важную школу экономистов, названных физиократами. Как уже отмечалось, в отличие от Адама Смита эти первопроходцы не создали устойчивую экономическую школу, которая строилась бы на их трудах.
Иногда в истории появлялись ученые, опередившие свое время, но их работы привлекали мало внимания и забывались, а затем их результаты заново открывали новые поколения экономистов. Например, французский математик Антуан Курно в 1838 году предложил математические методы для экономических принципов, однако в аналитический инструментарий экономистов его техники вошли только сто лет спустя, когда их независимо разработали ученые другой эпохи.
Одним из следствий влияния экономических теорий Адама Смита, разработанных в противовес теориям меркантилистов, был акцент на принижении роли денег в экономике. Этот акцент сохранялся на протяжении всей эпохи классической экономики, длившейся почти век. Понятно, что читатели часто неправильно понимали утверждения экономистов классической школы, что деньги — это всего лишь завеса, затемняющая лежащую в основе реальную экономическую деятельность, но не изменяющая ее, ведь это было противоположно представлениям меркантилистов о крайне важной роли золота, которое и было деньгами во многих экономиках. Ведущие экономисты классической школы понимали, что сокращение денежной массы может привести к снижению производства и увеличению безработицы в определенный момент
[139]. Однако читателям это не всегда было ясно, а сами экономисты-классики редко фокусировали на этом свое внимание.
Давид Рикардо
К последователям Адама Смита принадлежал выдающийся экономист начала XIX века классической школы Давид Рикардо, который среди прочего разработал теорию сравнительных преимуществ в международной торговле. Помимо того, что он внес существенный вклад в экономический анализ, Рикардо создал новый подход и стиль написания экономических работ. Книга Смита «Богатство народов» была полна социальных комментариев и философских наблюдений, а завершалась убедительным предложением Британии не удерживать свои американские колонии, восставшие в год публикации трактата. Напротив, книга Рикардо «Начала политической экономии и налогового обложения»
[140] 1817 года была первой из великих классических работ по экономике, посвященных анализу устойчивых принципов науки, отделенных от социальных, политических и философских комментариев; акцент больше делался на самих принципах, чем на актуальных вопросах политики.
Это не значит, что Рикардо не интересовался социальными или этическими вопросами. Частично его анализ вдохновляли конкретные экономические проблемы, с которыми столкнулась Британия после наполеоновских войн, однако выведенные им принципы не ограничивались этими вопросами или конкретной эпохой, как закон всемирного тяготения Ньютона не распространялся только на падающие яблоки. Просто его «Начала политической экономии» были не об актуальных вопросах политики. Рикардо внес в экономику узконаправленную систему анализа с более четкими терминами и более аргументированными рассуждениями.
Тем не менее Давид Рикардо был не просто рассуждающей машиной. Его действия и частная переписка показывают человека крайне высоких моральных принципов и социальных интересов. Став членом парламента, он писал другу:
Я хочу, чтобы улыбки сильных мира сего никогда не представлялись стимулом, достаточным для того, чтобы сбить меня с прямого пути честности и убеждений моего разума.
Будучи членом парламента, Рикардо жил в соответствии со своими убеждениями. Он неоднократно голосовал против интересов богатых землевладельцев, хотя сам был одним из них, и за реформы избирательной системы, которые стоили бы ему собственного места в парламенте
[141].
То, что мы сегодня называем экономикой, на протяжении большей части XIX столетия именовалось политической экономией. Когда экономисты классической школы говорили о «политической экономии», они подразумевали экономику страны в целом — в отличие от экономики «домашнего хозяйства». Термин «политическая экономия» не предполагал слияния экономики и политики, хотя позднее некоторые люди и использовали его в таком смысле.
Принципы экономики не появились в готовом виде, как вспышка вдохновения и рождение гения. Серьезные мыслители из поколения в поколение пытались нащупать понимание как реального мира экономической активности, так и интеллектуальных понятий, которые давали бы возможность системного изучения таких вещей. В наше время студентов можно научить анализу спроса и предложения за неделю, однако понадобилось не меньше столетия, чтобы он появился из разногласий между мыслителями начала XIX века: Давидом Рикардо, Томасом Мальтусом и Жан-Батистом Сэем.
В 1814 году Рикардо писал в одном из многочисленных писем к своему другу Мальтусу (в переписке они годами обсуждали экономические вопросы): «Иногда я подозреваю, что мы вкладываем разные смыслы в слово “спрос”». Он был прав, смыслы вкладывались разные
[142]. Только через десятилетия после ухода обоих ученых со сцены этот термин прояснили и определили достаточно точно, чтобы он стал обозначать то, что значит сейчас для экономистов всего мира. То, что может показаться маленькими шажками в логике, на самом деле длительный и трудоемкий процесс создания и оттачивания концепций и определений. Именно они дадут возможность описывать идеи четкими и безошибочными терминами, которые позволят противоборствующим сторонам обсуждать серьезные проблемы; оппоненты могут не соглашаться друг с другом по существу вопроса, но хотя бы будут говорить на одном языке.
