Несмотря на кажущуюся простоту, это идет вразрез со многими стратегиями и программами, призванными сделать различные продукты и услуги «доступными» или не дать им стать «чрезмерно дорогими». Но цены ограничивают потребляемое количество именно своей высотой. Если бы правительственный указ сделал все доступным, степень доступности не увеличилась бы по сравнению с определяемой высокими ценами. Просто появился бы какой-нибудь другой метод нормирования неизбежного дефицита. Каким бы он ни был — выдача государственных продовольственных карточек, появление черных рынков или просто драка за поступающие в продажу вещи, — какое-то нормирование все равно должно происходить, поскольку искусственное обеспечение доступности вещей не увеличит объем их производства. Наоборот, потолки цен, как правило, приводят к его уменьшению.
Многие с виду гуманные стратегии приводили к обратным результатам из-за непонимания роли цен. Попытки снизить цены на продукты питания с помощью регулирования оборачивались голодом и смертями от истощения, будь то в Италии XVII века, Индии XVIII века, во Франции после Великой французской революции, в России после Октябрьской революции большевиков или в ряде африканских стран после обретения независимости в 1960-х годах. Некоторые из этих африканских стран, как и некоторые страны Восточной Европы, имели такое изобилие продуктов, что были экспортерами до того, как эпоха регулирования цен и государственного планирования превратила их в государства, которые не в состоянии прокормить себя.
Неспособность поставлять товары из-за государственных ограничений следует четко отличать от неспособности их производить. Продовольствия может не хватать даже в стране с чрезвычайно плодородной почвой, как это было в посткоммунистической России до перехода к экономике свободного рынка:
Долина реки Плавы, мягко извивающейся между пасторальных холмов в 240 километрах от Москвы, — воплощение сбывшейся мечты фермера. Это ворота на территорию под названием Черноземье
[28], которая может похвастаться одними из самых плодородных почв в Европе. Всего в трех часах езды от голодного мегаполиса… Черноземье обладает природными богатствами, способными прокормить целую нацию, однако едва может прокормить себя.
Трудно себе даже представить в условиях свободной рыночной экономики голодный город, зависящий от импорта иностранного продовольствия, когда неподалеку есть необычайно плодородные земли. Однако на этой территории люди были так же бедны, как горожане голодны. Сборщики урожая зарабатывали около 10 долларов в неделю, но даже эту небольшую сумму из-за отсутствия денег выплачивали натурой — мешками картофеля или огурцов. Мэр одного из городов в этом регионе сказал:
Мы должны быть богатыми. У нас чудесные почвы. У нас есть научные ноу-хау. У нас есть квалифицированные специалисты. Но что это в итоге дает?
Ну как вам сказать?! В итоге это дает как минимум повод для понимания экономики как средства для эффективного распределения недостаточных ресурсов, имеющих альтернативное применение. Все, чего не хватало России, — это рынка, чтобы соединить голодный город и продукты плодородной почвы, и правительства, которое позволило бы этому рынку свободно функционировать. Однако в некоторых регионах российские чиновники запретили перевозить продовольствие через местные границы, чтобы обеспечить низкие цены на продукты в пределах своей юрисдикции, а себе — политическую поддержку. Опять же, следует подчеркнуть, что это вовсе не глупо с точки зрения чиновников, пытающихся добиться популярности у потребителей путем поддержания низких цен на продукты питания. Их политическая карьера была защищена, несмотря на катастрофичность такой политики в целом для страны.
Системная причинность свободного рынка безлична в том смысле, что ее результаты не предопределены каким-то конкретным человеком; в конечном счете «рынок» — это способ, согласовывающий личные желания отдельных людей. Слишком часто подчеркивается контраст между безличным рынком и якобы сострадательной политикой различных государственных программ. Однако обе системы сталкиваются с одинаковой нехваткой ресурсов, и обе делают выбор в ее рамках. Разница в том, что в одной системе каждый человек делает выбор за себя, а в другой — несколько человек делают выбор за миллионы людей.
Механизмы рынка безличны, но выбор человека такой же личный, как и любой иной. У журналистов сейчас модно ссылаться на «прихоть рынка» — словно в этом есть что-то отличное от желаний людей, — как некогда было модно защищать «производство для использования, а не для прибыли», будто прибыль можно получить, производя вещи, которые люди не смогут или не захотят использовать. Настоящий контраст заключается в выборе, сделанном людьми за себя, и выборе, который сделали за них другие, решившие, что они вправе определять, что этим людям нужно «на самом деле».
Дефицит и конкуренция
В условиях дефицита желания всех людей не могут быть удовлетворены полностью независимо от того, какую экономическую систему или государственную политику мы выбираем, и от того, беден человек (или общество) или богат, мудр или глуп, благороден или подл. Конкуренция между людьми за ограниченные ресурсы неизбежна. Дефицит означает, что у нас нет возможности выбирать, будет ли в нашей экономике конкуренция. Она будет, и это единственно возможный вид экономики, а выбирать мы можем только то, какие методы можно использовать для конкуренции.
Экономические институты
Большинство людей не осознают, что конкурируют при совершении покупок, думая, что сами решают, сколько разных вещей и по какой цене приобретать. Однако дефицит приводит к тому, что они конкурируют с другими людьми, даже полагая, что принимают решения о покупках исключительно исходя из наличия у них денег.
Одно из побочных преимуществ конкуренции и разделения ресурсов посредством цен — отсутствие у людей чувства соперничества, поэтому они не испытывают враждебности, которую подобное соперничество может породить. Например, для строительства протестантской и католической церквей понадобятся одни и те же строительные материалы и одинаковые трудозатраты. Если протестантская община собирает деньги на свою церковь, она, вероятно, озаботится тем, какую сумму удастся собрать и сколько нужно для того проекта, который им хотелось бы реализовать. Однако стоимость строительства может заставить их отказаться от каких-то задумок, чтобы уложиться в бюджет. Но вряд ли протестанты обвинят в этом католиков, хотя именно конкуренция с католиками за те же самые строительные материалы и делает цены выше.
Напротив, если бы строительством церквей и передачей их различным религиозным группам занималось государство, протестанты и католики, несомненно, конкурировали бы за подобную щедрость, и у них не было бы никаких финансовых стимулов жертвовать своими строительными планами. Вместо этого появляется стимул максимально убедительно обосновать необходимость удовлетворить все их желания, политически мобилизовать своих сторонников, настаивать на получении желаемого и возмущаться любым предложением умерить свои аппетиты. Неизбежный дефицит материалов и рабочей силы по-прежнему будет ограничивать возможности строительства, но теперь этот лимит навязывается политически, а все считают ситуацию соперничеством.
