– Опилки, – констатировал я с презрением.
Марсель отшатнулся, потеряв дар речи. Жирные мухи, подобно гигантским пылинкам, кружили в потоке света, падавшем ему на лицо.
– Этот человек – покойник, – внятно вымолвил он, переводя взгляд на Бовуара.
Я медленно вышел из-за стола:
– И когда же мне суждено умереть?
– Через день, неделю, месяц или год, но ты умрёшь, – пригрозил Марсель, ощутив превосходство. – Потому что прикоснулся к порошку.
Я вздохнул, и воздух показался раскалённым. Изо всех сил продолжал игру:
– Это не аргумент – все люди когда-нибудь умирают.
Марсель впервые рассмеялся, обнажив полный рот здоровых зубов.
– Храбрый у тебя белый товарищ, – обратился он к Бовуару. – Но и тупой вдобавок.
И лишь позднее я узнал, что яд в пузырьке был настоящий.
А между тем Марсель снова вскипел из-за денег. Одно дело – сомневаться в качестве его продукции, совсем другое – требовать назад уплаченные деньги. В помещение просочились несколько его помощниц. Он снова нырнул за алтарь и вынырнул с чёрной капсулой в руке, которую с благоговением поставил перед нами на стол. Черты его лица всё ещё искажала ярость, а по лысине текли струйки пота.
– Послушай ты, белый! – заорал он. – Люди вроде тебя спешат за моим препаратом издалека. И ты мелешь, что он негодный? Ты зачем отнимаешь моё время? По какому праву оскорбляешь нас, ты?
В гневе он стал замахиваться на меня. Женщины обступили его кругом и удержали.
– Если ты всё ещё сомневаешься, выпей это, и обещаю тебе, ты не выйдешь отсюда живым!
Вокруг меня сжималось кольцо враждебных лиц. Бовуар был бессилен. Марсель приблизился ко мне вплотную, обдавая дыханием могильного стервятника. Молчание становилось невыносимым, и нарушить его мог только я.
– Марсель, – вымолвил я, наконец, примирительным тоном. – Дело не в качестве твоего препарата. Я уверен, что его делать ты умеешь. Потому я и пролетел за ним тысячу миль. Просто то, что ты мне всучил, оно ничего не стоит.
Сказав это, я встал и вышел из-за стола и вытер лицо рукой.
– Это тебе кажется, что я заплатил приличную сумму, а для меня такие деньги – пустяк. Потому что они не мои. Такую сумму мои спонсоры даже не заметят. Но если я прилечу в Нью-Йорк с твоей бодягой, ты потеряешь возможность заработать гораздо больше.
Похоже, моя речь их ошеломила до дрожи. На минуту они замолчали, застыв в оцепенении. Кто-то прикидывал, какие убытки из-за меня потерпели, кто-то – чем я поплачусь за обиду. Марсель хранил молчание.
– Так что ты подумай о моих словах, а я загляну к тебе завтра утром.
С этими словами мы направились к выходу. Между стоявшими женщинами мы пробирались так осторожно, словно это были речные крокодилы.
На другое утро Марсель встретил меня и Рашель у входа в унфор и проводил нас в баги – тесную каморку, чьи стены можно потрогать, вытянув руку. Внутри пахло старыми газетами, палёным фитилём и землёй. Марсель убрал занавеску от единственного окна и разноцветные пузырьки на алтаре засверкали как драгоценности. Он опустился на колени, усердно работая зубочисткой. Искоса я видел его щеку, блестевшую на утреннем свету. Выудив бутылку из-под рома, он поднёс её к свету, затем испытующим жестом протянул её мне. Внутри лежали семена, щепки, ещё какой-то мусор органического происхождения. Содержимое издавало едкий запах гниющего чеснока. Гаитянская мудрость не рекомендует причащаться из горлышка в доме колдуна. Я отхлебнул.
Марсель заржал, изумлённо глядя на Рашель.
– Кто ему сказал, что это можно пить?
– Никто. Сам догадался.
– Этот белый совсем меня не боится, как же так?
– Просто он не боится никого, – очень к месту приврала Рашель, перехватив мой беглый взгляд.
С этого момента отношение Марселя ко мне изменилось радикально. Покидая храм, я приметил бельевую верёвку, на которой сушилось как раз то, что окажется ингредиентами снадобья, обращающего в зомби. Уже возле нашего джипа Марсель шепнул моей спутнице что-то важное.
– Он хочет, чтобы этой ночью ты пришёл один. – В голосе Рашель появились тревожные нотки. – Тогда ты получишь настоящий яд.
Ночь выдалась безлунной, а звёзд не было видно из-за туч. На закате разразилась сильнейшая буря с грозой. И сейчас, за полночь, на горизонте продолжали маячить зловещие облака.
Нас было пятеро – я, Марсель, его помощник Жан и две бабы из его гарема. Мы шли извилистой тропой меж каких-то чахлых колючек, продвигаясь в абсолютной темноте по размытой уродливой почве. Единственный фонарик светил довольно слабо. Размахивая им, Марсель то и дело спотыкался и хохотал, посасывая ром. Следом за ним в белом платье до пят следовала Матильда, потом я и некая Мари, ведшая меня за руку – слабое подспорье в адской темени, где она сама тоже то и дело валилась с ног. Замыкал шествие осторожный Жан, явно владеющий даром ночного видения. На плече у него лежали лом и лопата.
На сухом пригорке пахнуло сыростью и гноем. Соседние холмы дрожали как саваны. Близился дождь. Вспышки молний отсвечивали на лице колдуна. В линзах чёрных очков, которые он носил днём и ночью, отражалась чёрная кожа Мари и Матильды, контрастируя с белой и красной материей их нарядов. Далеко внизу фары грузовиков и авто скользили по крышам посёлка, где спали те, у кого мы хотели похитить одного из усопших.
Могила была безымянной, небольшой бугорок. Жан улизнул незаметно, чтобы связаться со своим человеком среди местных. Мы стояли тихо, взявшись за руки. Молчание давило мне на душу и просто оглушало. Я едва сдерживался, меня трясло от предстоящего. Жана не было минут двадцать. Он вернулся, тяжело дыша. Глаза светились во тьме, с уст не сорвалось ни звука. Марсель выдал ему две сигареты для местного, который прятался в тени. Спичка на миг осветила его лицо.
Заступ не брал могильную землю, пришлось её отковыривать ломиком. Отверстие ширилось под хохоток двух женщин, похожий на отдалённое карканье береговых ворон в конце дня. От могилы заметно несло сырой землёй.
Я следил за процессом эксгумации с помощью фонарика. На глубине полутора метров заступ проткнул циновку, под которой оказалось несколько слоёв хлопчатой ткани, чьи яркие краски успели несколько полинять. Затем раздался глухой удар металла по дереву. Это был гроб. Отложив инструмент, Жан повязал лицо красным платком и чем-то смазал открытые части тела. Его примеру последовали и мы. Марсель каждому дал понюхать тягучей жидкости, пахнувшей нашатырём.
Жан с осторожностью соскрёб более податливый грунт возле гроба. Держа голову как можно дальше, он пытался приподнять гроб со дна могилы, поддев его ломиком, пока не треснули доски. Пришлось снова взяться за лопату. Расширив яму, он залез в неё и, привязав верёвку, вытащил гроб на поверхность.
Ящик оказался невелик, длиною около метра. Жан взломал узкую планку с краю. Мне понадобилось некоторое время, чтобы приглядеться к оттенкам разложения и смерти. Но я тут же почувствовал ужас при виде морщинистой головки с аккуратно оскаленными жёлтыми зубиками за запавшими губами и скошенными к переносице глазами. Это был ребёнок. В гробу лежал серо-коричневый трупик девочки в колпаке. Пока Жан и Марсель бережно прятали добычу в конопляный мешок, я расхаживал от ямы до гробика и обратно. От могилы исходил странный магнетизм сродни обнажённому увечью. Помню, как Матильда утирала мне пот со лба подолом своей белой юбки. Я переваривал потрясение. При таком климате тела разлагаются очень быстро. Бедняжка не провела под землёй и месяца. Жан водрузил коробку с покойницей на голову и стал спускаться с погоста. Следом двинулись остальные. Последним шёл я, любуясь ритмичным покачиванием бедёр чернокожей потаскушки.
