Они вернутся, чтобы повыть над трупом того, кого они ещё при жизни записали в мертвецы. Физически он ещё жив, в душе своей умирает, а для общества он уже мёртв.
Третья группа антропологов, не возражая против такого взгляда, идёт ещё дальше в рассуждениях относительно механизма физической смерти. Во множестве случаев, указывают они, жертва порчи, то есть, которая уже перешагнула роковой рубеж, не просто мозолит глаза окружающим, а представляет для них угрозу, от которой следует избавиться. Именно так и происходит у австралийских аборигенов. Изнурённая долгими страданиями жертва колдовства теряет поддержку и утешение ближайшей родни. Недавние сотрапезники лишают её еды и воды, так как покойник не нуждается ни в том, ни в другом. Одному врачу сказали: «когда конец близко, убери воду, и душа отойдёт». При сорока градусах в тени, а это норма для австралийской пустыни, человек без воды при обезвоживании живёт около суток.
Далеко не все случаи смерти в стиле вуду поддаются столь лёгкому объяснению, как эти примеры из Австралии, чей суровый климат играет на руку злоумышленникам. Гораздо чаще жертва как раз умирает, несмотря на заботу, которой её окружают родные и близкие.
С уверенностью можно сказать лишь одно – процессу «зомби-умерщвления» сопутствует ряд факторов. Вероятно, страх служит источником соматических изменений. Психическая уязвимость жертвы расшатывает её физическое здоровье. Нейрофизиологам до сих пор не ясны детали этого взаимодействия, хотя то, как окружающие и семья реагируют на смерть человека, казалось бы, должно неизбежно влиять на его психологическое и физическое состояние. В любом случае, даже если до конца механизм умерщвления по системе вуду пока ещё не изучен, основной посыл его ясен – мозг человека достаточно силён, чтобы травмировать и уничтожить питающее его тело.
Превращение гаитянина Нарцисса из человека в зомби было особенным примером «смерти в стиле вуду». Колдовство положило начало долгому процессу, который, играя на страхе жертвы, усиленном племенными предрассудками, завершился всамделишным умерщвлением жертвы. Для своих земляков Нарцисс умер на самом деле, а то, что потом было извлечено из-под земли, уже не имело отношения к человеческой породе. Насылая смерть, гаитянский колдун-бокор действовал по шаблону своих иностранных коллег – в его арсенале было средство, чью силу тысячекратно увеличивал страх намеченной жертвы. И в конечном итоге Нарцисса сгубили не токсины, а его собственное воображение.
Только представьте, через что ему пришлось пройти. С детских лет гаитянский крестьянин окружён людьми, верящими в живых мертвецов. Его собственное представление об этом явлении подкрепляли народные предания и рассказы очевидцев. Почти каждому гаитянину есть что рассказать про зомби. Нарцисс верил в реальность существа, обитающего между двух миров. Зомби беззащитны, они не разговаривают, у них даже нет имён. Они созданы для рабского труда. Правда, при избытке дешёвой рабочей силы острой потребности в крепостных, казалось бы, нет. С учётом колониального прошлого можно предположить, что если раба лишают свободы, то зомби лишают его личности. Оба варианта выглядят страшнее физической смерти. Нарцисс и его земляки опасаются не самих зомби, а перспективы стать одним из них. Во избежание подобной участи родственники покойного расчленяют труп на части, заподозрив неладное. Если, конечно, к превращению в зомби не причастны они сами.
Нарцисс не просто верил в зомби, ему, несомненно, было хорошо известно, как и для чего их создают. Дело в том, что он уже был изолирован как личность, когда его круг общения начал сужаться. Среди односельчан он сделался изгоем в виду совершенных им проступков, а семейные дрязги вокруг продажи земельного участка предельно обострили отношения с родным братом. В конце концов, тот и продал колдуну своего строптивого сородича, Нарцисса. Если бы Нарцисса зомбировали без одобрения общины, едва ли его брату удалось благополучно прожить на селе дальнейшие двадцать лет. Он и сейчас живёт там спокойно, в отличие от Нарцисса. Судя по всему, к моменту превращения Нарцисс полностью лишился поддержки односельчан, а ближайшие ему люди превратились в злейших врагов несчастного. А там, где замешаны члены семьи, слухов и сплетен не избежать, особенно, когда уже проявились заметные симптомы. Пока по мере того, как ему становилось всё хуже, Нарцисс убеждался, что его прокляли. И, скорее всего, он понимал, за что.
Симптомы говорили сами за себя. Он обратился к знахарям, но те не помогли. Тогда, отчаявшись, он лёг в обычную больницу, зная больше, чем известно городским докторам. Состояние пациента ухудшалось, когда обнаружилось ещё одно неожиданное обстоятельство. Мы уже отмечали тяжёлое положение жертв смерти в стиле вуду по всему миру. На Гаити всё обстояло ещё печальнее. Смерть Нарцисса безоговорочно констатировали дипломированные врачи западного типа. А ведь он в это время находился в полном сознании, ему были слышны слова врача и рыдания его сестры. Он видел, как ложится ему на лицо ткань савана. Подобно отравленным фугу японцам, он отчаянно пытался достучаться до окружающих, но яды окаянной рыбы Нарцисса полностью парализовали.
И тут Нарцисс проник в иную сферу. Обмен веществ в его теле прекратился, и вот он у роковой черты. Он мог бы погибнуть, подобно множеству других. Симптомы оставались прежними, но на каком-то этапе в них обозначился качественный сдвиг. Отравление тетродотоксином повергает жертву в состояние, известное западной науке как околосмертный опыт с видением себя со стороны. Человек ощущал, что он парит над собственным трупом. Даже на кладбище его душа плавала над могилой, наблюдая за действиями живых. Страха не было, был покой. Душе предстояло дальнее странствие. Так оно и вышло, Нарцисс побывал в отдалённых уголках бесплотного, но осязаемого мира, где царило безвременье. Это было многомерный лабиринт, но выход из него неизменно приводил в могилу. Времени он совсем не замечал, а в центре этого бытия-небытия стоял гроб.
Странные вещи творятся с людьми после смерти. По крайней мере, так говорят те, кто вернулся назад
[135]. В рассказах «возвращенцев» с того света постоянно фигурирует некое пространство, где полностью отсутствуют временные ориентиры, сама идея хронологии в нём теряет смысл. Подобно панораме сновидения, там царит постоянное «сейчас», но, в отличие от снов, пространство это исполнено «кристальной ясности» сознания, и смерть там предстаёт чем-то благим, покойным и прекрасным.
Парение духа над тем, что служило ему вместилищем, постоянно фигурирует в рассказах людей, переживших клиническую смерть. И почти всегда пациент отождествляет себя с духовной субстанцией, а не телесной оболочкой. «Я стала легче воздуха, и казалась себе прозрачной», – делится опытом старушка, едва не отдавшая концы после сложной операции в Чикаго. А вот что запомнил один сердечник, лёжа на операционном столе: «Они там во мне ковыряются, а я парю в воздухе, наблюдая за тем, как меня ремонтируют. Там, подо мною, внизу».
