Маршрут того ужасного дня проходил мимо прежней столицы колониальной эпохи, Кап Аитьен
[143], чья благородная архитектура пропитана миазмами кровавого прошлого. Притормозив у дома, выстроенного на руинах из морских камней, мы позвонили в дверь некого Ричарда Солсбери, которого на острове знали как британского консула.
Как мне было сказано, Солсбери, будучи страстным исследователем вуду, мог рассказать о жизни в этом городе Клервиуса Нарцисса сразу после его освобождения из рабства. Сначала нам никто не ответил, но после второго звонка на втором этаже распахнулись шторы, и в лучах полуденного солнца возник бледный силуэт пожилого мужчины. Он только что проснулся.
Солсбери принял нас на веранде под сенью гигантского флага Британии. Закрученными усами, степенной фигурой и пузиком, аккуратно завёрнутым в шёлковую пижаму, он походил на персонажей Сомерсета Моэма
[144]. Его оккультные познания оказались весьма поверхностны, к тому же он не имел отношения к британскому МИДу, живя на Гаити за счёт доходов от сахарного заводика. Перед нами был не дипломат, а осколок бывшей Британской империи. Этот Солсбери только что перенёс серьёзный удар, о котором он счёл уместным нас подробно информировать. По вине нечистых на руку партнёров и из-за финансового кризиса заводик разорился, что означало для хозяина дома неминуемое возвращение в Англию, где ему светила скучная однообразная и бессмысленная должность клерка, одного из тех, что безликой толпой добираются на службу в лондонской подземке. Возвращаться ему хотелось меньше всего, и он отчаянно просил у Рашели совета. Взрослый европеец, уповающий на советы туземной девчушки, выглядел и смешно и грустно.
Избавив себя от излияний самозваного дипломата, ближе к сумеркам мы достигли побережья в восточной части города. Там, под пальмами, мы смогли наконец отдохнуть от бронзового закатного солнца. Прошлый день начался в хижине Эрара Симона с перебранки с изготовителями ядов, далее были грязевые ванны Сен-Жака, ужасы Святой Анны, а потом эта отрыжка бытия по имени Ричард Солсбери. Теперь всё позади. Правда, на опрятном тропическом пляже. Я глазел на деревья, слыша пронзительные крики чаек в шуме прибоя. Ещё дальше маячила парочка бакланов и пеликаны, а в море с ловкостью дельфина плескалась Рашель.
Прошло ещё три дня, и мы, как было условлено, снова прибыли в Гонаив на встречу с Симоном.
Он был там же, где и всегда, возле заброшенного кинотеатра на набережной, следя за ритмом ночной жизни. На сей раз он был поразительно приветлив. Он относился ко мне уже чуть по-другому, но пока неясно, хуже или лучше. Он называл меня уже не «белым», а говорил: «пти мальфактёр», «мой маленький злодей». Эрар ещё раз подчеркнул, что, являясь хунганом, он не интересуется зомби – это ничтожная часть грандиозной доктрины вуду. Однако он готов продолжить сотрудничество из деловых соображений. Уже завтра, пообещал Эрар, один из его людей приступит к изготовлению препарата.
– Покушает его твоя обезьянка, – сказал он мне на прощание, – упадёт и не встанет, мой маленький злодей. Хвостиком вовек не дрыгнет.
На изготовление отравы ушла целая неделя.
Эрар, будучи жрецом, изготовил противоядие, состоящее, что меня уже не удивило, из широкой палитры ингредиентов, ни один из которых не имел фармацевтического значения. В антидот вошёл пучок листьев прозописа
[145], три побега Petiveria alliacea, клерен на тростниковом спирту, аммиак и три лимона, над которыми был проведён соответствующий обряд. Как и в случае с пресловутой смесью Марселя Пьера, не было никаких научных оснований считать конечный продукт противоядием.
Зато в состав ядовитой смеси входили действенно психоактивные компоненты, совпадающие с теми, что были применены в смеси Марселя Пьера из Сен-Марка. В их числе запрятанные в кувшине змея и жаба буга. Им предстояла «ярая смерть» с последующим выделением яда. К ним добавились многоножки и тарантулы, перемолотых с семенами ча-ча, вида бобовых, которые добавлял и Марсель Пьер, семена одного вида красного дерева, Trichilia hirta, не содержащие известных науке психоактивных химических компонентов, листва ореха кешью и дерева гуао (Comocladia glabra). Два последних растения, принадлежащие к семейству сумаховых, могут вызывать сильное раздражение кожных покровов при прикосновении.
Все перечисленные ингредиенты, истолчённые и перемолотые в пудру, следовало, пересыпав в горшок, закопать в землю на двое суток. Затем, на втором витке приготовления, надлежало добавить ещё два неустановленных растения – дисмембр и тремблядор. На местном креольском наречии это примерно «расчленитель» и «сотрясатель».
Третий, завершающий этап состоял в добавлении ещё четырёх растительных компонентов, вызывающих острое раздражение кожи. Два из них были родственны крапиве – маман гэп (Urera baccifera) и машаша (Dalechampia scandens). Полые волоски на поверхности этих трав играют роль крохотных шприцов, впрыскивающих жидкость типа «муравьиной кислоты», которая собственно, и вызывает боль при их укусе. Третьим растением оказалось Diefenbachia seguine, то есть обыкновенная диффенбахия
[146]. Скрытые в её ткани игольчатые кальциевые отложения действуют как осколки стекла. Английское название dumb cane – розга «Молчи в тряпочку» – происходит от обычая насильно кормить слишком говорливых рабов листьями этой травы, вызывая мучительную боль в горле и пищеводе. Четвёртое – бва пине (Zanthoxylum matinicense), пригодилось из-за острых шипов.
Добавление этих раздражителей напомнило об использовании Марселем Пьером «чесоточной фасоли» Mucuna pruriens. Попадание таких компонентов на кожу вызывает раздражение столь сильное, что жертва вполне может себя покалечить, расчёсывая кожу в местах поражения. Из опытов, проведённых в Нью-Йорке, мне было известно, что наиболее эффективно они воздействуют там, где кожа повреждена. Мадам Жак предлагала использовать толчёное стекло. И конечно, это укрепляло мою уверенность, что для успешной процедуры кожа жертвы должна быть повреждена. Поскольку было сказано о многократном применении порошка, растения-аллергены гарантировали проникновение препарата в надлежащем количестве через царапины, ссадины и порезы.
Более всего меня порадовал перечень животных, добавляемых на втором этапе приготовления. Тарантулов следовало молоть вместе с кожицей белых древесных лягушек. Остальные ингредиенты включали хорошо знакомую жабу буга, а также не один, а целых четыре вида скалозуба. Итак, из общего с продукцией Марселя Пьера мы имели: рыб, жаб (одна из которых скалозуб, то есть «морская»), и семена альбиции.
