Президент поднял взгляд на стоявшую перед ним девушку.
– Однако мне пора, – извинился он. – А ты оставайся, потанцуй с нами. А завтра жду вас в гости к себе, в Сен-Марк.
Грянули барабаны, и группки танцоров пустились в пляс, соперничая друг перед другом в мастерстве и экспрессии. Появление Жана Батиста привело их в чувство, и они образовали стройный хоровод. Синхронным изгибам и наклонам танцующих отвечал хор, славивший Легба – покровителя перекрёстков. Далее последовали славословия по адресу других божеств. Прозвучали имена Карфура, Айзана
[183], Гран Бва и Собо
[184].
Бросалось в глаза сходство этой церемонии с любой другой. Женщины суетились, а старики в плетёных креслах пускали по кругу бутылку рома, приправленного кореньями и зерном. Песни и пляски не смолкают уже час, а духи всё не сходят. В районе одиннадцати президент издал крик, на которые ответили все до одного.
– Кто с нами…
– Остаются!
– Кто не с нами…
– Те – на выход!
– Шанпвель захватывает улицы! Чужим на них не место! Бесшумные твари, ночное зверьё, шкуры меняем!
Мужик с верёвочной опояской, похожей на патронташ, выскочил из тоннельчика, размахивая кнутом, и встал на страже у выхода. Дверь захлопнулась, и народ сгрудился во дворике.
– Пушка стреляет семь раз!
Снаружи истошно задудели в морскую раковину. Затем послышалось семь ударов хлыстом фвет каш. Вокруг столба снова засновали танцоры, выстраиваясь в шеренгу по сигналу железного свистка. В одной шеренге стояли мужчины, облачённые в одинаковые тёмно-красные одежды, а напротив женщины в красной робе до пят.
Женщина с высоким и жалобным голосом пропела торжественное приветствие всем высшим чинам организации. По мере перечисления каждый из них выходил и становился в отдельную шеренгу: секретарь, казначей, бригадир, исполнитель, суперинтендант, королева номер один, номер два, номер три – в большинстве своём титулы мне неизвестные. Напряжение снял внезапный пронзительный свисток. Послышался смех. Пока начальство раскланивалось, рядовые члены разразились песней. На сей раз обошлось без барабанов:
Служу я добру, служу я и злу,
Мы все служим этим и тем.
Вай-оу!
А если тронут меня,
Я духов, смотри, напущу.
Затем грянула песенка – предостережение под щёлканье кнута и свистульку:
И ты молчи, как я молчу!
Проболтаюсь – ей-богу, язык проглочу.
Не успели её допеть, а из боковой двери пожаловали трое гостей. Один из них – секретарь, держал свечу и мачете. На нём была чёрная шляпа с накомарником в блёстках. Рядом шагала женщина, одетая в зелёное с красным, видимо, одна из королев. Третья шла позади, на её голове покачивался миниатюрный гробик. Остальные гости образовали процессию и двинулись по кругу вокруг столба, повторяя назойливые фразы псалма. Когда шествие остановилось, женщина возложила гробик на лоскут красной материи. Прозвучал приказ выстроиться в линию. Президент, секретарь и королева парадным шагом прошли весь притвор храма. Обернувшись по-военному «кругом», таким же чеканным шагом приблизились к гробику.
Жан Батист-президент, в сопровождении двух адъютантов, торжественно объявил открытие ассамблеи:
– Во имя Отца и Сына и Святого духа, объявляю начало заседания. Секретарь, вам слово!
Не выпуская мачете, секретарь достал свободной рукой потрёпанный блокнотик:
– Гонаив, 24-го марта 1984 года, – выкрикнул он без микрофона. – Очередная сессия! Всею силою великого Иеговы и земных богов, дьявольской властью духа-наставника Саразена, и по воле всех незримых войск, мы повелеваем развернуть наши флаги! А сейчас мы имеем честь вручить молоточек нашему президенту, чтобы его удар ознаменовал праздник на славу. Зажечь свечи!
Один за другим члены собрания, покинув строй, само смирение, выкладывали у гробика свои скромные пожертвования, чтобы взять себе свечку. Вскоре матовым светом этих свечей озарился весь двор, и снова послышалось пение. Каждая из песен, а их было три, красноречиво призывала к сплочённости. Первая ставила важный вопрос:
Президент, говорят, ты могуч!
Здесь, с тобою волшебная сила!
Ну а если вдруг выползут гады,
Заграбастают в лапы добро…
Кто же вытащит, если ко дну мы пойдём,
Не тонка ли та ветвь, где сидим мы рядком?
Следующая песня была ответом на жалобные ноты, прозвучавшие в первой:
При нашем президенте ничего нам не грозит,
При нашем президенте нас никто не поразит,
Когда мы голодаем – мы голодаем все,
Одежды не хватает – едины мы в беде.
Нам не страшны лишения, у нас есть президент.
Третья песня отличалась особой дерзостью, прибавив жару, солисты затопали ногами, вздымая облако пыли:
Нет, не желаю умирать я за такой народ,
А деньги дьяволу отдам – пускай берёт.
Чем за такой погибнуть люд,
Пусть лучше Дьяб меня сожрёт!
За Дьяба – да, но нет, не за народ!
Напряжённость в толпе снова возросла, и президенту пришлось для порядка стукнуть мачете по бетонному основанию столба. По его команде тот, кого представили казначеем, пересчитал взносы и торжественно объявил общую сумму: шестнадцать монет, шестнадцать гурдов
[185]!
Порядка пяти долларов.
Президент католической молитвой благословил пожертвование, рассчитывая на божью поддержку его организации. Едва он смолк, сразу грянула новая песня под замысловатый ритм барабанов, один из которых лежал на земле горизонтально. Барабаны затихли, и внимание гостей вновь сосредоточилось на президенте, который, стоя у волшебного столба, утешал напуганного младенца. Вскоре к его увещеваниям, почтительно и нежно, чтобы не мешать лидеру, присоединились рядовые члены:
Бросают сеть на рыбу-фиш,
А в ней запутался малыш –
Ну разве не обидно!
Мамаша стояла рядом, по её щекам ручьём текли слёзы умиления. Жан Батист обошёл с нею пото митан по кругу, затем, подняв ребёнка над головой, благословил им четыре стороны света.
