Пока он так делал, гости дружно умоляли его:
Ребёнка пощади, мы молим, президент!
Дитя спаси, мы молим, президент!
Жизнь сохрани, мы молим, президент!
Верные шанпвелевцы окружили президента сомкнутым кольцом. Каждый поочерёдно окунул ребёнка в тёплую ванну из целебных трав. Закончив лечебную процедуру, активисты Бизанго до зари плясали под барабаны.
При свете дня всё потаённое теряет очарование и выглядит проще. Жара и полчища мух – вот всё, о чём мы думали в ожидании Жана Батиста на набережной Сен-Марка. Страшную истории Бизанго заслонили смолёные сети на берегу моря, запах рыбы, смешанный с городской пылью.
Никто не приносил детей в жертву. Никого не превратили в свинью. Не говоря уже о радушном приёме неожиданных гостей, то есть нас. Наше впечатление от собрания? Дисциплинированные, ответственные, даже набожные люди состоят в организации, чьё устройство на сельском уровне пародирует военно-административную систему французов. Либо иерархия Бизанго носила чисто символический характер, либо нам показали не всё.
Первую половину дня мы планировали наводить справки про Жана Батиста у дяди Рашель, бывшего префекта в городе Сен-Марк. Дядю звали Робер Эрье – добродушный и щедрый человек, ныне крупный землевладелец, лидер местной буржуазии, уважаемый всеми слоями населения. Будучи не в курсе положения, занимаемого Батистом в иерархии Бизанго, дядя хорошо знал его лично. Робер устроил Жана на работу к себе в префектуру, шофёром. Будучи опытным водителем, Жан Батист вёл себя тихо и скромно, среди местных крестьян большим авторитетом не сказать, чтобы пользовался. Я промолчал, но меня поразила такая двойная жизнь руководителя могущественной организации. А между тем, в колониальную эпоху многие народные вожди оставались на должности кучеров, чтобы шпионить за господами.
Беседа с бывшим префектом помогла разобраться в сложных отношениях государственного чиновника с традиционной общиной. Пусть ему не было известно, какой пост занимает Жан Батист, но о деятельности Бизанго он был осведомлён подробно. Как префект, он был обязан быть в курсе того, что творится во вверенном ему округе. Но как официальное лицо, он не осуждал и даже не оценивал действия местных общественных активистов. Они вместе выпивали и без проблем общались. Префект на многое закрывал глаза, а за это регулярно снабжался полезной информацией, которую было бы сложнее получить иным путём. Ни одно мероприятие не проводилось без ведома префекта. Эрье считал такое сотрудничество знаком взаимной вежливости, а не доказательством того, что он якобы подчинялся Бизанго, подчёркивая, что на своём посту он никогда не вмешивался в деятельность организации. Более того, он не видит в этом необходимости. Столь гладкие взаимоотношения представителя городских властей с традиционными лидерами местной общественности – не его личная инициатива. В этом мне ещё предстояло убедиться. Они продиктованы самим устройством системы управления Гаити.
Гражданское правительство подразделяется на пять департаментов, каждый из которых, в свою очередь, делится на пять округов, каждым из которых руководит префект, назначаемый непосредственно президентом страны. Каждый округ, их всего двадцать семь, состоит из коммун, имеющих своего мэра, которому помогает сельсовет. Земля, прилегающая к деревне, разбита на определённое число участков.
У военных также имеется сходное устройство управления землями, отвечающее их задачам. Важно отметить, что военная и гражданская система сходятся на низовом уровне местного управления, в селе. В сельской местности сосредоточено не менее 80 % гаитянского населения.
Парадокс такой системы управления связан с ролью чиновника в иерархии её обеих ветвей. Видный антрополог Джерри Мюррей
[186] подчёркивает, что «участки» обладают автономией от «райцентра». Крестьянин куда более зависит от соседей и многочисленной родни, нежели от вышестоящей администрации, представляющей его интересы. Иными словами, ни военная, ни гражданская власть не могут влиять на то, что происходит в тех глинобитных хижинах, где рождается, живёт и умирает большая часть островитян. Степень их влияния зависит от человека, избираемого внутри общины, и все контакты с метрополией осуществляются через него. Он – единственный источник информации – глаза и уши государства. Разумеется, он информирует, но весьма своеобразно.
Несмотря на полномочия, полученные свыше, основой его власти служит не официальный статус, а взаимопонимание с ним односельчан. Он принимает решения, но с учётом интересов подчинённой ему народной массы, без чьей поддержки он бессилен. История показывает, что все попытки властей предержащих заменить на этом посту вудуиста, с трудом разбирающего буквы, грамотным протестантом
[187] – неизменно терпели неудачу.
По закону, председателю местной общины полагаются помощники, но как подчёркивает тот же Мюррей, «соприкасаясь с реальной жизнью, контроль за исполнением государственных решений меняется от одной местной общины к другой, поскольку тем, кому поручено его осуществлять, реалии народных обычаев знакомы досконально». Поэтому нездешняя законность неминуемо подчиняется местной традиции. То есть, любое решение городской власти доходит до крестьян только через их человека, председателя.
Кто же он – этот «участковый» председатель? Прежде всего, он – свой, крестьянин из местных. Земледелец, многоженец и язычник, чьи жизненные интересы и принципы предельно далеки от таковых городского бюрократа. Получая символическое жалование от властей, он полностью зависит экономически от своей земли, полагая себя вправе, чисто по-африкански, использовать в своём хозяйстве бесплатную рабочую силу.
Которой его охотно снабжают земляки, в благодарность за то, что он для них делает на казённом посту. Ведь его обязанность – разрешение конфликтов и вынесение негласных судебных решений, которые, тем не менее, не остаются без последствий для истца и ответчика.
Столичные власти могут меняться, а участковый остаётся единственным авторитетом на доверенной ему территории рекордное количество лет. Подлинной угрозой его положению исходит не из дворца в Порт-о-Пренсе. Она – в утрате доверия простых людей вокруг него.
Короче говоря, в фигуре председателя сходятся два мира, образующих гаитянскую действительность. Сам он – член патриархальной общины, и в ней его люди. А посему, немаловажно было узнать от дяди Рашель, что в большинстве случаев президентом тайного общества Бизанго и есть не кто иной, как участковый, председатель местной общины.
Мы изумились, увидев Жана Батиста в мундире капрала. За рулём военного джипа его было трудно отличить от тех солдат, что проверяют паспорта на дорогах, пока их напарники дрыхнут, положив голову на стол. Впрочем, стоило нам войти в дом, к нему вернулась невозмутимая степенность прошлой ночи. Беседа текла свободно, и с каждым ответом на вопрос устрашающий фасад Бизанго осыпался на глазах.
