Достоверной истории появления этих добровольных помощников Папы Дока не написано до сих пор. Примечательна быстрота их проникновения во все сферы гаитянского общества. Возможное объяснение этого факта кроется в активном участии в этих событиях подпольной сети обществ Бизанго, о которой нам любезно сообщил в беседе месье Леофен.
Имея медицинское образование, Франсуа Дювалье с юных лет проявлял пристальный интерес к гаитянскому фольклору. Его статьи по этнологии печатал «Ле Грио» – влиятельный журнал, вокруг которого группировались будущие реформаторы
[198].
Образованная золотая молодёжь, даже если они были людьми городскими и получившими западное образование интеллектуалами, видела в этом издании рупор сопротивления американской оккупации и критику буржуазного конформизма. Читателям «Грио» импонировал новый национализм, открыто признающий африканские корни современных гаитян. В ту эпоху, когда народные инструменты, включая барабаны, конфисковывали и сжигали, насильно загоняя крестьянина в католичество, авторы и идеологи «Грио» провозглашали культ вуду законной религией своего народа.
Столь мужественная позиция заслужила Дювалье безоговорочное одобрение простых людей, от сохи. В период избирательной компании 1957-го года он настойчиво добивался поддержки хунганов, используя для предвыборной агитации святилища вуду в сельских районах страны. Это помогло, и Франсуа Дювалье стал первым за сто лет главой государства, признающим право этой религии на существование вкупе с правами её практикующих граждан. Многие высокие посты в его правительстве достались хунганам. Поговаривали, что этого сана удостоился и сам президент. С его приходом власти сожжение барабанов продолжалось ещё год или два, а потом, откуда ни возьмись, министром образования назначают матерого вудуиста.
Дювалье здраво оценивал своё критическое положение, рассчитывая на поддержку простых людей одного с ним цвета кожи, объединяемых общим африканским прошлым, а не космополитической современностью. И неудивительно, что силы безопасности страны при нём возглавил такой набожный патриот, типа Эрара Симона. До Папы Дока на острове царила негласная сегрегация. Оставались места, куда чёрных не пускали, и должности, на которые их не полагалось брать. Люди вроде Эрара видели в Дювалье спасителя их родины. Вот почему однажды, когда я спросил Эрара, не приходилось ли ему раньше, когда власть менялась, убивать, он с полным правом заявил меня: «Я убивал не людей. Я убивал врагов».
Результатом тесного общения Дювалье со жрецами-хунганами стали его прямые контакты с руководством тайного общества Бизанго. Знаменательно, что он стал первым президентом, принявшим личное участие в процедуре назначения региональных лидеров, «председателей», о которых мы сказали выше.
В глазах простонародья Дювалье был воплощением Барона Субботы – духа из верований вуду, которого ассоциировали с подпольной сетью общества Бизанго. Это родство с «духом тьмы» Дювалье всячески подчёркивал своим поведением и манерой одеваться. Чёрные очки в роговой оправе, тёмный костюм и узкий чёрный галстучек – таким изображали Барона Субботу народные умельцы на старых литографиях.
Каковы бы ни были мотивы диктатора, ему удалось закрепить своё присутствие в структуре Бизанго на самых разных уровнях. Значительная часть командного состава тон-тон макутов состояла из членов общества. В этом свете мысль о том, что единым главой всех тайных обществ является не кто иной, как сам месье Франсуа Дювалье, уже не казалась невероятной.
Найти старушку Жозефину, с которой мы подружились «средь шумного бала» в ту ночь, оказалось несложно – она торговала бобами на местном рынке. Теперь, когда многие члены организации знали нас в лицо, мы ловили на себе пристальные взгляды, петляя между торговых рядов. Неуютно быть объектом наблюдения со стороны тех, кому известен каждый твой шаг. А тебе о них известно далеко не всё.
Бизнес нашей знакомой представлял собой фургончик с тряпичным навесом, под которым стояла ржавая жестянка и высилось несколько холмиков веснушчатой фасоли. Хозяйки на месте не было, но она быстро вернулась с восторженным видом восьмиклассницы, гордящейся новым знакомым. Препоручив торговлю соседке, она устроила нам экскурсию по рынку, то и дело останавливаясь поболтать с коллегами, так что к своей машине мы вернулись нескоро. Прежде чем отправиться прямо к президенту её филиала, что, собственно, и было целью нашего приезда в Сен-Марк, нам пришлось дважды объехать базарную площадь по кругу.
В конце концов, Жозефина вывела нас на грунтовую дорогу в восточной части через поля, тронутые ирригацией. Долина, привычная деталь ландшафта на центральном побережье Гаити, являла натуральный оазис посреди рукотворной пустыни. Мы остановились как раз там, где обильная растительность переставала быть обильной.
Унылое место – горстка хилых деревьев, а за ними хибара, буквально втиснутая в пористую почву на склоне холма. Точнее, это были две постройки, соединённые тоннелем и окружённые соломенным плетнем. Фасад культового сооружения пестрел тысячью трещин. На длинном шесте болтался государственный флаг.
Внутри было прохладнее. Жозефина представила нас своему президенту, которого звали Андре Селесте́н. Оказывается, мы уже видели его дважды – в числе почётных гостей на празднике, а до того на центральной площади Сен-М арка, где указал его нам дядя Рашели, Робер Эрье. Тогда, в мундире тон-тон макута, он смотрелся эффектнее. Сейчас перед нами на лежанке валялся бедняга, которого здорово избили. Лицо распухло от побоев, полученных во время массовой ночной драки, возникшей во время праздника Papa. В таком состоянии не до гостей, но хозяин попробовал встретить нас стоя. Рашель тут же уложила его обратно. С сотрясением не шутят, а в необработанные раны могла попасть инфекция. Пообещав вернуться на другой день, мы оставили немного денег на продукты и рванули в город за медикаментами, которые поручили доставить по назначению Жозефине.
