Пока Кромвель переворачивал страницы, я выглядывала сквозь прутья решетки и читала имена, написанные на древней бумаге очень темными синими чернилами.
Беовульф Хейл
Эверли Ланкастер
Синн Черчилль
Рейн Скарборо
Верховный cоветник обмакнул перо в вязкие черные чернила и провел четкую линию через мое имя. Я затаила дыхание, наблюдая, как буквы из темно-синих превращаются в бледно-серые, а затем исчезают. Что произойдет теперь, когда я буду свободна? Может, дух Анку спустится и укажет Совету на мое убежище? Или огромные невидимые руки притащат меня к самому Отцу, чтобы тот разрубил отступницу на части косой?
– Вот так, – подытожил Кромвель. – Теперь договор шинигами с нами разорван. Смерть найдет ее.
Я хмуро взглянула на Нивена, но брат так и не открыл глаза. Что имел в виду Кромвель? Смерти не надо меня искать, ведь она всегда рядом, в моей крови и костях. Я создана из смерти.
– А мальчишка? – спросил другой Советник.
– Он вернется, – ответил Эмброуз.
– Когда разыщем девчонку, – продолжил Верховный, резко поворачиваясь к Эмброузу, – сам отведешь ее к Анку.
Отец положил руки на сердце, поклонился Кромвелю и на языке смерти пообещал:
– Да, жнец.
Глава 4
Мы выбрались на кладбище прямо перед рассветом. Кролики и птицы скрылись, а метель затаила дыхание, будто даже снежинки боялись упасть на землю в этот темный час.
Я вернула решетку и кирпичи в устье тоннеля, запечатав зияющий провал, что вел обратно к дому смерти. Мы были достаточно далеко от двери, жнецы вряд ли крутились поблизости, но я не хотела задерживаться и проверять догадки. Бледный как бумага Нивен подхватил Оливера, сунул под пальто и уставился на яркий свет восходящего солнца, пробивающийся сквозь тонкие ветви деревьев.
– Не думай о нем, – сказала я, потому что чувства Нивена слишком легко угадывались.
– Но Грей…
– Ты ничем не мог помочь. Если бы мы попытались остановить Советников, то сами бы погибли.
На глазах Нивена выступили слезы, но он кивнул и отвернулся. Хотелось бы мне взять все на себя. В отличие от брата, я умела замечательно прятать чувство вины глубоко внутри и притворяться, что его вовсе нет, по крайней мере, пока не засыпала и не вспоминала во сне о длинном списке своих грехов, ждущих искупления.
Как только я вернула на место последний кирпич и подняла сумку, между деревьями мелькнуло что-то черное.
За нами наблюдал церковный грим.
На расстоянии его можно было спутать с обычным псом, но чем ближе он подходил, тем более уродливым выглядел: мягкая угольная шерсть оказалась шипами, золотистые глаза приобрели болезненно-желтый оттенок, а кривые голени напомнили мускулистые человеческие икры.
Предупреждающий рык сотряс тело грима, расколов разделяющий нас тонкий ледяной покров и вздыбив мертвую зимнюю траву.
Церковные гримы были призваны защищать прихожан Лондона, и все бы шло хорошо и прекрасно, да только они считали жнецов самой большой угрозой из всех возможных. Не обращая внимания на то, что смерть была необходима и технически не наших рук дело, чудовища все равно пытались нас уничтожить.
Грим крутанулся и исчез в сумерках.
– Держи часы наготове, – сказала я, – он вернется.
Нивен выудил из кармана хронометр, потревожив Оливера, который недовольно заерзал. Брат крепко сжал часы в кулаке, приготовившись остановить время, как только грим выпрыгнет из мрака.
Мы пошли по тропинке к главным воротам, мимо надгробий в форме кельтских крестов и бетонных ангелов, тоскливо взирающих на землю. Мне еще не доводилось бродить по кладбищу при мягком свете первых лучей, когда ясно видны каменные глаза застывших истуканов и высеченные навечно в мраморе имена душ, которые я забрала, – вопиющее обвинение, ночью скрытое одеялом тьмы.
Но более ясности утра меня тревожило ощущение погони. Я не видела грима, но чувствовала его по трепетанию деревьев и колебаниям теней.
Мы взобрались на невысокий холм, и впереди замаячили главные ворота кладбища. Нивен старался шагать уверенно, подражая Высшим жнецам, но глаза его переливались ярмарочными огнями, выдавая страх.
Кот недовольно мяукнул и оскалился.
– Оливер? – Нивен прижал животное покрепче.
Кот зашипел и попытался залезть по Нивену наверх, как по дереву, вцепившись передними когтями в губы брата.
– Ой! Оливер, перестань!
Кот оттолкнулся от Нивена в отчаянной попытке убежать и приземлился мне на плечо, цепляясь когтями за плащ и царапая задними лапами шею.
– Нивен, сними с меня своего чертова кота! – заорала я, роняя сумку, с трудом оторвала от себя животное и бросила на землю.
Воздух справа засвистел, словно от взмаха меча, грим вонзил зубы в позвоночник кота и громко хрустнул. Возможно, по своей сути гримы были тупыми собаками, но в то же время существ быстрее я никогда не видела.
– Оливер! – вскрикнул Нивен и метнулся к гриму, который отшвырнул кота и зачавкал костями, капая кровью.
Пес проделал бы то же самое с Нивеном, хотя не мог убить его, лишь покалечить.
Пытаясь отбить кота, я уронила часы куда-то в грязь. Цепочка все еще крепилась к одежде, но у меня не было даже секунды, чтобы дотянуться до чудодейственного хронометра. Вместо этого, когда грим крутанулся и понесся к нам, отталкиваясь от земли волосатыми человеческими ногами, я бросилась к Нивену.
Зубы чудовища вонзились в мою правую руку, я упала на Нивена, повалив брата головой в грязь, и ударилась спиной о его хребет. Боль, притупленная адреналином, пришла с запозданием, но была острой и обжигающей. Зубы разорвали сухожилия на моем запястье и погрузились в кость, так что я не могла пошевелить пальцами.
Онемевшей холодной рукой я нащупала серебряную цепочку, сжала толстые металлические звенья и сильно дернула, подбросив часы в воздух.
Глаза грима в лунном свете загорелись золотом и серебром, его пасть распахнулась, роняя длинные сгустки желтой слюны, и он наконец отпустил меня. В тот же момент я почувствовала боль в руке, кипящая кровь выплеснулась на холодную кожу, сухожилия взвыли и скрутились, как черви в глубине плоти, пытаясь вернуться на место.
Грим открыл пасть, чтобы поймать мои часы, но, прежде чем он щелкнул зубами, я выхватила хронометр из воздуха левой рукой.
Окружающие звуки смолкли, а пес застыл всего в нескольких сантиметрах от моего лица, широко разинув пасть и выставив напоказ три ряда страшных зубов и острый язык.
Я потянулась к Нивену, чтобы разморозить, но брат уже выкатился из-под меня, тяжело дыша и нащупывая собственные часы. Когда я поднялась, правая рука запульсировала и повисла мертвым грузом. Я пнула грима в бок. Зверь опрокинулся навзничь, широко расставив ноги.
