Юноша не откликнулся, и брат потянулся к его плечу.
– Нивен, не надо…
Но он успел вежливо потрясти незнакомца.
По тихой улице разнесся громкий треск, словно удар топора разбил озерный лед. Рука юноши отделилась от плеча, ударилась о землю и разлетелась на тысячи осколков.
Нивен заорал, упал и отполз подальше. Звук его голоса эхом разнесся по долине.
– Нет, нет, нет! Я не хотел, я не думал…
Брат продолжал в панике бормотать чушь, а я не могла оторвать взгляд от однорукого юноши и осколков кости и плоти, разбросанных по белому снежному ковру. Картинка была столь четкой, что мой мозг не воспринимал ее как реальность. Я могла сосредоточиться только на остроте каждого осколка, не в силах дышать и ощущая странное тепло вопреки холоду.
Я упала на колени, взяла кусок руки и покрутила в пальцах. Острые края кололись, обдавая холодом.
Меня накрыла тень. Я подняла глаза на Хиро.
– По крайней мере, не надо гадать, та ли это деревня, – мрачно заметил он.
Я кивнула, уронив ледяной осколок, который тихо покатился по земле.
– Поэтому Идзанами нас и отправила. Она сказала, ёкай из списка забрали слишком много душ.
Во мне распахнулась пустота, которая все ширилась, пока я смотрела на осколки плоти и костей. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь сочувствовать смертным так, как Нивен, но определенно нельзя уничтожать сразу столько жизней, отнимать все у целого селения.
Нивен всхлипнул, будто пытался сдержать рвотный позыв. Я обернулась. Брат прислонился к дереву, обхватив себя руками.
– Не расстраивайся. – Я отвела сосновые ветки, чтобы те не мешали присесть рядом. – Он и так был мертв.
Нивен сглотнул и поднял на меня болезненно-зеленые глаза.
– Я… Я не…
– Ты ничего не сделал. Ну же. – Я тихонько потянула брата за рукав, пока Нивен не сообразил встать.
Хиро за спиной не оказалось, но я услышала движение и пошла на звук в ближайший магазинчик, где наш приятель уже рылся в товарах за прилавком. Замерзший хозяин дремал, опершись на руку, безразличный ко всему.
Нивен, в оцепенении следовавший за мной, старался держаться от продавца подальше. Хиро вынырнул из-за прилавка и поставил на него две керосиновые лампы, затем выудил снизу еще одну и протянул мне.
– Для леди, – объявил он, перегнувшись через столешницу.
Вблизи его глаза, притягательные и пугающие, мерцали смертью. Чем дольше я смотрела на него, тем сильнее билось сердце и краснело лицо. Было ли это то самое увлечение, о котором писали люди? Я читала любовные стихи Теннисона с научным любопытством, не в силах постичь концепцию чувства и не зная, способны ли мы вообще на подобное. Теннисон писал о любви и смерти как о противоположностях: смерть – темная, но мимолетная тень, а любовь – вечный свет. Конечно, такие, как я, создания не умели любить. Даже сейчас оставалось неясно, действительно ли меня влечет к Хиро или это просто сильная тяга смерти внутри него?
Я взглянула на лампу и отвернулась.
– Мародерствуешь?
Хиро снова нырнул под прилавок и появился с коробками спичек в обеих руках.
– Людям это больше не понадобится, – фыркнул он.
– Тебе смешно? – воскликнул Нивен. – Вся деревня мертва!
Усмешка на лице Хиро увяла. Он вздохнул и выложил на прилавок из карманов несколько коробков спичек.
– Я давно живу, Нивен. И видел много мертвых людей. Близких людей. Жизнь которых имела для меня большое значение.
– То есть жизнь этих людей значения не имеет? Как ты…
– А этих я не знал. – Хиро так хлопнул по прилавку, что несколько коробков упали на пол.
Нивен вздрогнул, свет над головой зажужжал.
– Я говорил, что меня вырастили люди. И куда они, по-твоему, делись?
Глаза духа-рыбака потемнели, как сама смерть, превратились в порталы, ведущие в Ёми прямо через его череп. Что так внезапно вывело его из себя? Свет над головой быстро мигал от гнева Хиро, а тень на стене позади нас становилась все гуще, словно на обои упала клякса черного ила. Эту ли темноту увидел Нивен, когда посмотрел на Хиро? Может, поэтому брат не доверял ему?
Хиро сомкнул веки и потер их кулаками, судорожно выдохнув. Свет перестал мигать. Наш проводник снова открыл глаза, обычные черные глаза.
– Сердце собирателя душ не так велико, в нем не поместится много людей. – Он обернулся, снял с полки несколько пар перчаток и аккуратно положил их на прилавок. – Так надо, или мы все свели бы счеты с жизнью.
Хиро бросил Нивену пару спичечных коробков, и брату пришлось расцепить руки, чтобы их поймать.
– Юки-онна здесь точно была, – продолжил Хиро. – В гору ведет тропа. Селяне вытоптали ее, когда ходили рубить деревья. Думаю, нам туда.
– А как мы ее сожжем? – тише спросил Нивен. – Надо взять с собой дрова?
– Вязанку будет тяжело нести, да и загорается дерево медленно.
– А есть еще лампы? – спросила я. – Может, сольем весь керосин в одну емкость и возьмем с собой?
– Только эти три и остались. – Хиро махнул на прилавок. Я вздохнула и оглядела лавку в поисках замены.
– Потому что, – продолжил Хиро, водружая на столешницу деревянный сосуд, – я уже слил керосин из всех остальных ламп в этот кувшин для саке. – Он усмехнулся, подняв вазу вверх, будто говорил тост. – Похоже, мы с тобой мыслим одинаково, Рэн-из-Лондона.
Подмигивая, он протянул мне сосуд. Я не знала, как расценить такой жест, но прижала емкость к груди, пряча невольную улыбку.
– Только когда замышляем убийство, – бросила я.
Мы взяли по лампе и вышли наружу. Сосуд с керосином я спрятала под пальто и крепко обхватила. С каждым шагом на пути к горе зимний воздух становился все холоднее, крошечные кристаллики впивались в лицо, словно предупреждая об опасности. Когда слой льда на дороге стал толще, а тропа начала подниматься неровными буграми, Хиро отломал с ближайшего дерева ветку, ободрал несколько мелких сучков и воспользовался ею как опорой с заостренным концом.
По мере продвижения в горы теплое сияние деревни исчезало, а вокруг вырастали стены снега и льда, отливавшие в тени серо-голубым. В белом вихре высокие, почти бесконечные деревья стояли на страже тысяч маленьких пещер и расщелин в горном склоне. Снег впивался в лицо, точно крошечные кусачие челюсти. Сами снежинки были не беспомощными кристаллами льда, кружащими над землей, а разумными жалящими насекомыми, что роились вокруг, царапая глаза и уши.
На таком морозе не мог выжить ни один человек. Даже я, холоднокровная собирательница, испугалась, что моя кровь может застыть. По сравнению с этим плавание в ледяных водах Ла-Манша казалось детской забавой.
