Я смела увядшие лепестки, нырнула в свой альков, вытащила оттуда цветы и сунула в коричневую кожаную сумку.
Нивен свесил голову, разглядывая меня.
– С чего ты решила заняться уборкой в пять утра? – спросил он. – Да еще и время заморозила? Рэн…
– Я ухожу, – ответила я, пытаясь отыскать в шкафу что-нибудь теплое, помимо блестящего серебряного плаща.
Можно было стянуть одежду какого-нибудь невезучего лондонца, но сначала придется выйти наружу, а сияющий серебряный плащ, мягко говоря, вышел из моды. Я попыталась сосредоточиться на сборах, а не на вопросах Нивена, так как любые слова отдавали безысходностью. А вдруг, если я промолчу, все окажется неправдой?
– Я слышал Последнюю жатву, – заметил Нивен, протирая глаза и спуская ноги сквозь перекладины. – Уже слишком поздно выходить наружу.
– У меня неприятности, – ответила я.
Что-то в моем тоне насторожило Нивена, он выпрямился и потянулся за очками, сталкивая шестеренки. Через мгновение брат взглянул на меня сквозь линзы огромными глазами, в этот момент немного напоминая стрекозу, и полез вниз по лестнице.
– Твои волосы, – хмурясь, произнес он.
Я непроизвольно попыталась ухватить остатки косы. В панике я почти забыла о волосах, надежно спрятанных под капюшоном, но сейчас мои глаза защипало от подступающих слез. Часть прядей по-прежнему оставалась длинной, но кусок был острижен до воротничка. Я промчалась мимо Нивена, выдвинула ящик стола, потом второй и третий, роняя винтики и пуговицы. Наконец схватила ножницы и попыталась изогнуться и закинуть руки назад, чтобы закончить начатое.
– Рэн, перестань! – окликнул Нивен, хватая меня за запястье и отбирая ножницы прежде, чем я успела воткнуть их себе в лопатку.
– Я хочу обрезать волосы! – крикнула я, протягивая руку за инструментом.
В фиолетовых глазах Нивена крутился миллион вопросов, но он не стал их задавать.
– Повернись. Я сам.
– Ты никогда никого не стриг, – возразила я.
– А ты не видишь свой затылок.
Я вздохнула и зажмурилась, повернувшись к нему спиной.
Щелканье ножниц, снова и снова кромсающих волосы, было невыносимо. Я старалась не вспоминать, как лежала в снегу. К счастью, Нивен справился быстро.
– Опять Айви?
Я ничего не ответила, повернулась к зеркалу на внутренней стороне дверцы шкафа и попыталась зачесать волосы назад, чтобы замаскировать короткие пряди.
– Рэн, что ты натворила? – спросил Нивен.
Я взглянула на его отражение. Глаза брата сияли холодным лиловым цветом и бесконечным терпением. Я закрыла дверь.
– Я ухожу, – повторила я, сбрасывая серебряный плащ и натягивая черное пальто с капюшоном. – Айви теперь знает, на что я способна, и за мной скоро придут. Мне нельзя больше оставаться в Англии. Прости.
Слова прозвучали грубо и отрывисто, будто я спорила, но к глазам подступили слезы. Я не могла больше объясняться, иначе так и не успею собрать вещи. Насколько же легче злиться, чем ощущать себя разбитой.
Последнюю сотню лет я грезила сбежать из Англии, но не так – впопыхах. Это должно было произойти среди бела дня, пока Айви спит. Я думала, что соберу сумки и приготовлю поддельные документы. Мечтала о тщательной подготовке, чтобы комар носа не подточил. Но шанс совершить идеальный побег появился и тут же пропал. Я могу исчезнуть прямо сейчас или оставить попытки навсегда.
По крайней мере, первые шаги я продумала. Самое сложное – покинуть пределы Англии, где у жнецов повсюду шпионы и всем известно, как я выгляжу. Быстрее всего сесть на паром до Франции, который отплывает трижды в неделю. Французские жнецы, до сих пор горько переживающие Наполеоновские войны начала века, не обрадуются, если по их земле станут рыскать сотни британских жнецов в поисках беглянки. Выиграю время, и мой след потеряется. А уже оттуда благополучно направлюсь в Японию.
Я рассматривала все фотографии и изображения Японии, какие только могла найти в библиотеке. Сепийные снимки дворцов с покатыми крышами, тысячи узоров кимоно, разрисованные зонтики и бумажные веера.
Мне, не знавшей ничего, кроме Лондона, Япония казалась скорее ярким сном, нежели родиной. И эта страна была единственным местом в мире, где мне могли помочь. Хотя, конечно, возможно, что мама отдала меня отцу, Эмброузу, поскольку не хотела ребенка.
А вдруг папа меня украл? Или мама умерла. Но если она жива, то на вопросы мои ответит, пусть больше ничем и не поможет. Ведь даже бессердечный Эмброуз давал мне еду и кров над головой. Конечно же, мама, от которой я получила только имя, должна снизойти по крайней мере до объяснений.
Я ни разу не пыталась сбежать, потому что всякий раз, когда садилась записать план, появлялся Нивен. Он улыбался и тащил меня к себе: показать разобранный телефон, новые самодельные очки или спасенного бельчонка. И в те минуты я забывала Айви и ее дружков, Эмброуза и мачеху Корлисс, – всех, кроме Нивена. Брат рассказывал о новом устройстве или спасенном зверьке, а я в это время думала: жнецы не должны любить, но бросить Нивена очень тяжело, как ни называй мои чувства.
А теперь у меня не было выбора.
– Прости, – повторила я, потому что молчание слишком затянулось, а я не могла даже глаза поднять на брата.
– Ладно, – спокойно ответил Нивен. – Хорошо, мне только надо кое-что собрать.
Я так и застыла, комкая серое платье.
– Нивен, – с трудом выговорила я, – тебе нельзя бежать со мной. Я пришла попрощаться.
Но Нивен уже лез обратно. Он оглянулся через плечо, нахмурившись, будто я его сильно обидела, затем схватил сумку и стал запихивать в нее носки.
– Перестань, это просто смешно! – воскликнула я.
Он спрыгнул с лестницы, перебрал шестеренки на столе и смахнул все в саквояж.
– Нивен, – повторила я, отнимая сумку, в карман которой брат пытался запихнуть очередную горсть деталек.
– Эй! Отпусти…
– Нивен! – Я положила руки ему на плечи. – Если ты пойдешь со мной, то никогда не сможешь вернуться.
Решимость в глазах брата померкла. Ведь ему, в отличие от меня, следовало подумать о родителях. Он жил в мире, где мог стать кем-то значимым, особенно если я исчезну.
– Я знаю, – ответил Нивен.
– Ты не сможешь попрощаться с отцом и Корлисс.
– Я знаю, – повторил он, зажмурясь, затем перевел дыхание, распахнул глаза и накрыл ладонью мою кисть, чуть улыбнувшись. – Я не отпущу тебя одну, Рэн.
Брат аккуратно снял мои руки с плеч и возобновил сборы. У меня пропал дар речи, ведь я была недостойна подобной жертвы. Надо постараться уговорить Нивена остаться в Лондоне, в безопасности.
Но я отчаянно боялась уходить одна, меня успокаивал один лишь вид собирающего вещи брата. «Эгоистка», – обругала я себя.
