– О чем ты?
– Я… я бы отдала ему себя. Но дело в том, что тогда я этого не понимала, никогда не думала, что не будь меня – не было бы и этих страданий. Мне ведь всегда хотелось жить. Только парадокс в том, что жила я, чтобы найти свою семью. Поэтому, да, если бы у меня был выбор, я бы пожертвовала собой, и ничего бы этого не случилось.
– Ерунда, – отмахнулся Хэджам, сделав шаг в мою сторону, но я резко выставила руку, и он замер. – Все это должно было случиться, потому что ты родилась для этого! Боги, Рэйкен! Неужели ты готова пожертвовать нашей жизнью? Оглянись, вспомни! Сколько мы вместе прошли, чего добились! Неужели все это для тебя ничего не значит? И ради чего? Ради мальчишки?
– Ради себя, – прошептала я.
– Я знаю, что тебе нужно! – разозлился Хэджам. – Что ты будешь делать без меня? Никто тебе не поможет!
– Получается, ты меня не знаешь…
Сколько всего мне хотелось сказать. Сколько всего вспомнить, спросить, услышать ответы – возможно, лживые, но все же. В голове звучал голос маленькой Рэй – полный надежды и восторгов, там, на берегу Янтарного озера, когда господин с голубыми глазами мановением руки закружил в воздушном потоке снежинки и этим простым жестом зародил в ней желание обладать могуществом, способным избавить ее от бед.
Я хочу отпустить тебя, Рэй. Если бы я могла отпустить тебя вместе с Хэджамом, я бы сделала это. Жалею ли я, что вы встретились? Нет. И ты не жалей. Никогда больше не жалей о прошлом.
Я совершила столько ошибок – и все же в последний момент смогла сделать правильный выбор. Свой выбор. Как бедная Мидори. Она тоже гналась за мечтой, поддалась зову сердца и лживым обещаниям отца, который подвел ее к краю пропасти. Она могла выбрать легкий путь. Могла убить Коджи. Но решила иначе.
Если когда-нибудь я снова окажусь перед сложным выбором, я всегда вспомню о тебе, храбрая девочка. Мне жаль, что я не узнала тебя лучше.
Слезы подступили к горлу, я больше не могла говорить. Значит, пора. В тот момент, когда я занесла руку над шкатулкой, Хэджам бросился ко мне, но нас мгновенно разделила стена из блеклых душ мононоке. Вырвавшись из шкатулки, они устремились к нему.
– Я надеюсь, что боги проявят к вам милость. К вам и ко всем храбрецам, которые пожертвовали собой во имя любимых, но вместо покоя застряли в его теле. Вы достойны свободы. Но пока этого не случится, сторожите его. Станьте его тюрьмой.
Хэджам корчился на коленях, пока мононоке кружили вокруг, поочередно проникая в тело ёкая. Некогда прекрасное лицо исказилось от боли, рот открылся в немом крике. Я не жалела его, хотя и не испытывала удовольствия от уготованной ему участи. Каким бы ни был Хэджам, что бы он ни сделал, для Рэй Кеноки этот ёкай навсегда останется господином, который придал ее жизни смысл и раскрыл в ней истинную сущность.
– Прости, если сможешь, – прошептала я, поместив душу его ребенка в шкатулку. – Надеюсь, рано или поздно ты обретешь покой.
Если и существует другая судьба – жизнь, которая идет параллельно этой, – я буду верить, что в той жизни возле замка с белыми башнями под раскидистой вишней каждое утро двое существ встречают рассвет и нет для них большего счастья, чем просто быть вместе.
Упав на колени перед телами близнецов, я положила ладонь на живот Мидори. Рана от меча не затянулась. Она мертва. Два года жизни с отцом – и демоническая сущность вырвалась на волю. Девочка превратилась, а ёкай без души не жилец. В отличие от Коджи.
Сколько прошло времени? Кажется, бесконечность, но еще даже полночь не наступила. Он придет в себя, обязательно очнется, но я не знала, можно ли вернуть человеку душу, когда он в сознании. И я уже потянулась к нему, но вдруг замерла.
Но это не твой выбор. Не тебе решать.
– Рэйкен! – Мэйко в птичьем воплощении опустилась рядом со мной и сложила крылья.
– Его больше нет, – одними губами произнесла я, инстинктивно спрятав руку со шкатулкой за спину. – Больше нет…
Птица какое-то время всматривалась в мое лицо, словно проверяя, говорю ли я правду, а потом резко взмахнула крыльями и вылетела на середину зала:
– Хэджам мертв! Он мертв!
На мгновение в зале воцарилась тишина, и я поймала взгляд Шиноту. Он замер у противоположной стены и недоверчиво смотрел на меня. Лицо в царапинах и грязи, из раны на лбу сочилась кровь. Но вот его губы дрогнули, и он со всех ног бросился ко мне, перепрыгивая через поверженных ёкаев. Зал взорвался криками. Воспользовавшись замешательством, птицы окружили последних оставшихся в сознании сторонников Хэджама, и Саваки среди них не было. Я лишь надеялась, что он успел спастись.
– Стой! – крикнула я, когда Шин приблизился к перевернутому трону.
– Мэйко охраняла их, сказала, что все еще можно исправить, – выдохнул он. – Рэйкен, скажи…
Я показала шкатулку. Шин непонимающе нахмурился. Открыв крышку, я выудила душу ребенка Хэджама.
– Раздели снова.
В его глазах читался неподдельный страх. Он переводил взгляд с души на тела племянников, нервно сглатывая. Жилка на окровавленном виске вздулась, над губой выступил пот.
– Раздели, – отстраненно повторил он.
– Я не смогу.
– Пожалуйста…
Сердце стучало так сильно, что меня затошнило. Невыносимо было смотреть на него, заставлять выбирать. Я же обещала, что этого не будет.
Тогда скажи, что у него и выбора-то нет. Мидори мертва, ничто не воскресит ее.
– Я тебе обещала, что ты не будешь выбирать, поэтому…
– Мое решение. Это должен я решить. – Шин заломил руки за голову и глубоко зажмурился, стиснув челюсти. За его спиной, избавившись от птичьих обличий, люди Мэйко выводили из разрушенного зала поверженных ёкаев, а сама принцесса замерла в нескольких метрах от нас, не смея пошевелиться. Перехватив ее взгляд, я едва заметно качнула головой.
Не вмешивайся.
– Кого бы я ни выбрал, – прошептал Шин, и по его щеке скатилась слеза, – всегда будет тот, о чьей смерти я буду жалеть, и тот, кто в той или иной мере ощутит, что я жалею…
– Глупости. Ты изменился. Ты сможешь вести себя правильно.
Слезы брызнули из его глаз. Он жмурился, смахивал их грязными ладонями, смешивая на щеках грязь и кровь, а они все текли и текли. Шин опустился на колени рядом с Мидори и притянул ее к себе.
– Коджи, – прошептал он, целуя племянницу в лоб.
И в тот момент я как никогда поняла разницу между нами. Если бы Шин мог, он бы отдал свою жизнь за них, за любого из тех, кем дорожил, а я никогда не рассматривала себя как жертву, я всегда пыталась найти причину, чтобы жить.
Услышав ответ Шина, Мэйко бросилась ко мне, упала рядом с сыном и положила его голову к себе на колени. Она улыбалась, заботливо поглаживая Коджи по щекам, а мое сердце окончательно разбилось. Больших усилий стоило, чтобы игнорировать Шина и его прощание с Мидори.
