Мы и вправду жили очень уединенно, даже несмотря на то, что на полях Сугаши работали десятки крестьян из соседних деревень. Но дорога до селений занимала не меньше часа, а из прислуги в нашем доме были только кухарка и горничная, да последняя и то по вечерам уходила навещать престарелую мать.
Дом наш стоял в центре полей – небольшой, с тремя спальнями, просторной кухней и уютным внутренним двориком, вымощенным обтесанными камнями. Вокруг даже не было забора – только поля с трех сторон и озеро с кристально чистой водой. На другом его берегу раскинулась одинокая сакура, по соцветиям и оттенку коры которой мы следили за сменой времен года. От дома к озеру вела желтая каменная тропинка, по бокам которой мама в молодости высадила сочные кусты можжевельника. Они все время разрастались вширь и ввысь, и Такимару неустанно срезал ветви.
– Никакой темноты, – бурчал он. – В темноте таятся кошмары.
В нашем доме даже по ночам горели свечи. Чтобы не случилось пожара, Такимару соорудил для каждой высокие каменные подсвечники.
Так мы и жили. Утром я ходил в школу, днем помогал брату в полях, а вечером Такимару учил меня сражаться. Нет – защищаться. «Не ищи боя, Шиноту. Если врага можно обойти – сделай это. Мы не воины, мы – защитники и используем свою силу только в крайнем случае».
Мне было шесть, когда Такимару впервые пропустил наши вечерние занятия. Помню, я прождал его несколько часов на берегу озера, погрузив ступни в воду. Стояла поздняя осень, и меня трясло от холода, но я упрямо терпел, высматривая брата. А потом заметил его на другом берегу. Не одного, а с Андой. Конечно, я тогда не знал ее имени. Да и не все ли равно? Главное – я впервые увидел искреннюю улыбку брата, услышал его смех. И заплакал.
Такимару нашел меня у озера, продрогшего до костей, отнес домой и, закутав в одеяло, долго ругал. А я и слова сказать не мог от необъяснимой обиды. Так и провалился в сон и мучительную затяжную простуду. Наша кухарка будила меня, чтобы насильно напоить горячим бульоном, прикладывала полотенца, чтобы остудить жар. Несколько дней я жил между сном и реальностью, одержимый бредом, в котором незнакомка на берегу озера превращалась в чудовище и пыталась отнять у меня брата. И когда однажды я с трудом разлепил глаза и увидел ее возле своего футона
[11], то закричал от страха.
– Тише-тише, – ласково шептала она, прикладывая теплую ладонь к моему лбу. – Все будет хорошо. Верь мне, все будет хорошо.
Ее голос парализовал меня. Лучистые светло-карие глаза, наполненные любовью и состраданием, до сих пор иногда снятся мне.
– Вы пришли, чтобы отнять у меня брата?
Анда рассмеялась и ласково погладила меня по щеке.
– Верь мне, все будет хорошо.
С ее появлением наше одинокое мужское существование наполнилось теплотой. Я и подумать не мог, что так бывает. Смех, который смущал, а иногда и пугал меня в полях, теперь ежедневно звучал в нашем внутреннем дворике, и я со всех ног бежал по коридору, чтобы увидеть ее улыбку. Ревность к этой женщине быстро сменилась безграничной любовью. Такимару растил из меня мужчину – уверенного, но закрытого, а Анда учила быть чутким. Ее безграничные доброта и забота заставляли мое маленькое сердце, никогда не знавшее материнской любви, потихоньку расцветать.
То был чудесный год – год, когда я впервые обрел полноценную семью. А потом, в утро, когда родились близнецы, все изменилось. Кажется, в момент, когда стены поместья сотряс безудержный плач этих существ, на крышу впервые опустились тени. Я помню, как мерк блеск в глазах Анды, помню, как она вымученно улыбалась, прижимая к себе маленькие орущие комочки, что-то шептала им, глотая слезы. Такимару ушел. Исчез, не сказав никому ни слова. В следующие два года раз в несколько дней я приходил к спальне Анды, прижимался к дверям и шептал: «Все будет хорошо. Верь мне, все будет хорошо».
Но ни моя детская бескорыстная любовь, ни чудесные близнецы, о рождении которых так мечтала Анда, не смогли удержать ее на этом свете. Она угасала медленно и, казалось, без видимых причин. Но я наблюдал, как день за днем тоска по мужу забирала по капле ее жизнь. Через два года исхудавшая и изможденная Анда заснула и больше не проснулась.
Подобно моему отцу, эта женщина сгорела от тоски по любимому человеку.
Так я остался один на один с наследством Сугаши: светлым безжизненным поместьем и рисовыми полями, двухгодовалыми близнецами со странными голубыми глазами – и загадочным бременем хого, о значении которого ничего не знал. Мне было девять лет. Если бы не заботливые крестьянские женщины и дедушка Кацу, с которым мы познакомились спустя год, я бы попросту не выжил.
Я верил, что Анда могла стать той самой женщиной, которая изменила бы мое отношение к людям и жизни в целом. Я бы научился у нее мягкости, научился принимать и отдавать любовь. Я бы смог вырасти совсем другим человеком и воспитать близнецов правильно. Но единственное, чему я научился, был контроль. Закаленный потерями, я стал одержим сохранить то, что было, беспрекословно отвергая все новое и непонятное.
Из сна меня вырвал крик. Я рывком поднялся на ноги и начал озираться по сторонам, часто моргая. Белоснежные волосы Рэйкен мелькнули перед носом, полоснув по щекам.
– Хватай стрелы, хого! – приказала она, и воздух слева от меня заискрился золотом ее когтей.
Не тратя время на изучение обстановки, я потянулся к месту, где только что спал, но колчана не обнаружил. И вдруг понял, что уснул на берегу озера, а оружие осталось на одеяле возле деревьев. Я бросился туда, пригнувшись и накрыв голову руками.
– Демоны! – Кацу взмахнул ножом, пытаясь поразить невидимого противника, но потерял равновесие и едва не упал.
Над головой пронесся резвый туманный сгусток, и я в кувырке добрался до своего одеяла, рванул на себя колчан и лук, отточенным движением выхватил стрелу и натянул тетиву в поисках мишени.
Души демонов – такие же, как те, что напали на нас в первые часы в этом лесу, – хаотично носились над головами, резко пикировали, уходили в сторону от ударов и терялись в листве. Моя стрела поразила одного, вторая развеяла в пух и прах самого большого, летевшего к Кацу, который размахивал ножами у подножия деревьев.
– Опасайся черных, они не духи, а из плоти и крови! – откуда-то сверху раздался голос Рэйкен.
И вдруг белая прядь волос подобно стреле пролетела мимо моего лица, едва не задев покалеченный глаз, обхватила сгусток и разорвала в клочья. На мгновение я застыл. Ее волосы – живые! Оружие… Как ножи или меч Коджи.
– Потом, дурак. Не отвлекайся!
