Мои чувства к Рэй были глубокими и теплыми и лишь укрепились с годами, но я и близко не догадывался о том, что на самом деле творилось в ее душе. В отличие от Хэджама. Мой тюремщик всегда был ужасно проницательным, когда дело касалось людей. Может, причина была в душах, которыми он подпитывал свою ки?
Узнав об успехах Рэй, Хэджам стал часто наведываться к обрыву по вечерам. Наблюдал за ней, тихо пристроившись в тени вишни. По большей части молчал, и задумчивая улыбка на его лице сменялась иногда озадаченностью, иногда восторгом. Однажды он даже спросил ее о кошмарах.
– Хорошо, что все прекратилось, – тихо ответила Рэй. Она почти никогда не смотрела на него, а если их взгляды ненароком встречались, хмурилась и резко опускала голову. – Я бы не выдержала видеть Касси каждую ночь. Словно он, настоящий, заперт где-то там далеко и ждет моей помощи. Но как мне найти его, мертвого? Я бы никогда не смогла ему помочь.
Взгляд Хэджама стал хищным, а улыбка – довольной, как у кота. Мне это не понравилось. В ту же ночь я решил проверить, угодила ли душа ее брата в Ёми, и, конечно же, не нашел его.
– А где он, если не там? – спросил я Хэджама.
– Не знаю, не знаю. Наверное, только боги способны ответить на этот вопрос, не так ли?
Я уверен, что именно в те дни у Хэджама родился план.
Шли годы, и мы с Рэй стали друзьями. Точнее, это она так думала и много раз говорила мне об этом, но я не мог позволить себе такого лицемерия. Только не с ней. Знать, что ее ждет, если она останется с Хэджамом, более того, хотеть этого, потому что от роли Рэй в предназначении ёкая зависела моя свобода, и все равно называть себя ее другом, – нет, это было слишком. И все же я был привязан к ней так сильно, что иногда меня это пугало. И каждый раз, когда я видел, какой одержимой она становится, стоит ее рукам скользнуть в темноту, меня охватывало дурное, эгоистичное чувство, что именно я – причина этой искры в рыжих глазах. Ведь именно я показал Рэй, как приручить материю мира.
Нужно добавить, что за годы Рэй так и не научилась искусно владеть веером или грациозно передвигаться на высоких подошвах гэта, но – боги! – когда ее пальцы перебирали незримые глазу сгустки, когда она делала шаг в неизвестность, красивее существа не было ни в одном из миров. Эта девочка обладала поистине великолепной, ни с чем не сравнимой красотой, и это говорю я, ёкай, кого только не повидавший на свете. В перемещениях по миру она выглядела так, словно весь этот мир, да и вся вселенная принадлежали ей одной. Власть окутывала ее статный силуэт как благодать, и лицо озарялось удовольствием – но не праздным, гордым высокомерием, а удовольствием, словно говорившим: «Так и должно быть. Я на своем месте». Раз заметив эту ее красоту, я уже не мог иначе смотреть на нее.
За пару весен до того злополучного дня, когда Хэджам наконец сделал самый важный шаг к тому, чтобы обратить ее в свою веру, мы с Рэй забрели в очень странный мир. Ни земли, ни воды – одно небо: черное как смоль и блестящее, как императорская казна. Неведомым мне образом мы парили в этой небесной невесомости, касаясь пальцами ног незримых препятствий. Тишина давила на уши и вместе с тем рассыпалась в голове тысячами приглушенных звучаний. А звезды, испещрявшие все вокруг, были ужасно далекими, сколько бы шагов мы ни делали в их сторону.
– Это и есть вселенная, – прошептала Рэй. – Моя вселенная.
Она воодушевленно взглянула на меня и сжала мне руку. И тогда я впервые поцеловал ее. Осторожно, пробуя, изучая границы. Рэй замерла, затаила дыхание, но не отстранилась. Она не ответила на поцелуй, но и не оттолкнула меня, позволив исследовать свои губы.
– Ты получишь больше удовольствия, если не будешь стоять как истукан, – ухмыльнулся я.
– А что делать?
– А что тебе хочется?
Рэй задумчиво нахмурилась.
– Быть ближе. Это можно?
– Малышка-а-а, – рассмеялся я.
Рыжие глаза Рэй вспыхнули. Она потянулась ко мне, заключила лицо в холодные ладони и накрыла мои губы своими. Жадно, с вызовом. Прижалась всем телом, и я ощутил, как сильно билось ее сердце. И мое. Запустив пальцы в ее белокурые волосы, я отдался страсти, пил ее пылкую неопытность, наслаждался мягкими губами и горячим языком и хотел больше.
Но она вдруг отстранилась и с вызовом уставилась на меня:
– Так?
– Вполне. Ты чертовски хороша.
Губы Рэй растянулись в самодовольной ухмылке.
– А ты любишь меня?
Вопрос поставил в тупик. Хотелось сказать да, но это было бы таким же враньем, как назвать ее своим другом. Я хотел, чтобы она умерла и подарила мне свободу от Хэджама. Все еще хотел этого. А разве можно любить того, чьей смерти ждешь?
– Скорее нет, чем да.
– И я тебя нет, – кивнула она, ничуть не смутившись. – Но целоваться мне понравилось.
И несмотря на то, что желание обладать ею как женщиной еще долго не покидало меня, в тот момент я понял, что Рэй Кеноки здесь не для меня. В любви я искал не вечности и преданности, а короткого утешения. Но утешаться с ней совсем не хотел. А Рэй понравился поцелуй, но не поцелуй со мной – так же, как нравились знания, которые я давал ей. Знания, но не я.
В то время борьба за власть в стране шла полным ходом
[29]. Сёгуны
[30] воевали, не брезгуя никакими средствами, а демоны пировали. Манипуляции, обман, предательство, шантаж – для Хэджама, зависимого от человеческих душ, это был праздник живота. Мы перемещались по стране, выискивая бедняг, попавших во власть приспешников очередного наследника, метившего на трон, затаивались и ждали его смерти. Я забирал душу, едва та пересекала границу царства мертвых, и приносил ее Хэджаму. Пользуясь одержимостью политиков и своим статусом среди ёкаев, мой тюремщик вовсю налаживал отношения с сёгунами, втирался к ним в доверие, обещал поддержку и силу и был в первых рядах, когда кто-то из властвующих испускал последний вздох. Тогда он верил, что если человеческому существу хватило сил продержаться в кровавой бойне дольше одного месяца, то его душа способна подзарядить угасающую ки Хэджама.
За это время я повидал людей во всех ипостасях и заключил, что боги, демоны и ёкаи лишь малая грань мирового зла, а деяния Хэджама – ничто по сравнению с жаждущим власти человеком. Вот в ком таилась настоящая погибель мира.
Земля окрасилась алым, горела и тлела, пропитавшись кровью и бессилием. И невозможно было определить, кто тому виной: правители, стремившиеся к господству, демоны, жаждущие человеческих душ, или простолюдины, вымещавшие злобу на своих.
