Дай ему умереть.
Если Шиноту умрет, то план Хэджама провалится. Он потеряет самого сильного защитника. Ему потребуется время, чтобы найти нового, а я успею скрыться, затаиться, а может, даже вернусь в храм и снова попробую угаснуть.
Мама. Касси. Как вы выглядели?
В тот момент я пыталась вспомнить их лица, извлечь из памяти черты, но едва различимые видения разбивались о картину окровавленного тела. Я была совсем близко – еще чуть-чуть и я смогу увидеть его угасающее лицо.
Но я могу подарить ему жизнь. Снова.
Хотела ли я этого? Все, чего я хотела, – вернуться домой. Даже если Хэджам проведет свой ритуал, вряд ли после моего предательства он выполнит свою часть уговора. Но я так хочу домой…
Черное пятно на небе стало приобретать человеческие черты. Оно неслось на нас. Мои глаза расширились. Это существо заберет Шиноту, и Хэджам успеет добраться до его силы. Я могу помешать. Я ближе. Всего пять секунд. Я вырву стрелу из руки и всажу в сердце. Он не будет мучиться. А я скроюсь с его…
Меня задушили рыдания, и я зажала рот ладонями. Все повторяется. Черт возьми, все повторяется!
Нет уж. Больше я такого не сотворю.
Всхлипывая, я стиснула зубы и в два прыжка оказалась возле Шиноту. Он распластался на земле, ногами в почерневшей озерной воде. Из приоткрытых губ вырывалось хриплое дыхание, подбородок разрезала вязкая струйка крови. Дрожащей рукой я дотронулась до древка стрелы, торчавшей из правого предплечья, краем глаза наблюдая за черным пятном. Оно стало больше, но, кажется, спуститься ему не давали птицы крепости.
– Не смей спасать его!
Исполинские крылья Мэйко взметнули столп пыли, и через мгновение ее цепкие пальцы схватили меня за плащ. Я предупреждающе рыкнула – и она тут же отпустила меня.
– Если ты этого не сделаешь, это сделаю я! – процедила Мэйко.
Она стояла позади. И по ее голосу я поняла, что птичья принцесса напугана. Как бы Мэйко ни храбрилась, но сама мысль о том, что ей придется лишить жизни человеческое существо, пусть и угрожающее ее ребенку, потрясала ее.
– Отстань, Мэйко, – зарычала я, сильнее сжимая пальцами древко. Ногти заострились, я чувствовала, как зубы превратились в клыки, а грязные пряди волос разметало в стороны. Они застыли за моей спиной, защищая. – В день, когда ты отдала своего ребенка, ты потеряла право на него. Между вами нет никакой связи.
Она молчала. Боги, почему она молчала? Я слышала лишь ее дыхание, подсознательно ожидая удара. Но ничего не произошло.
Иногда я думаю, что Мэйко не остановила меня, потому что тоже верила в эту чертову судьбу Странников и в то, что глупо вмешиваться в их – мои – поступки.
Я вновь посмотрела на лицо Шиноту и убрала руку с древка. Мой разум вопил, противился, но решение я приняла сердцем, а оно никогда ни с кем не советуется. Распахнула его рубашку и положила пальцы на шрам чуть ниже грудной клетки.
– Я бы хотела полюбить тебя так, как ты этого заслуживаешь. Всем сердцем, – прошептала я. Шиноту слабо кашлянул и снова захрипел. В уголках губ собрались кровавые пузыри. – Но сейчас в нем слишком мало места…
Пальцы скользнули сквозь его плоть так легко, словно и не было преграды. И что-то внутри забилось, заскулило. Неправильно. Запрещено. Против природы. Скверна. Мне больше не требовалась сосредоточенность – притяжение его души было таким сильным, что стоило проникнуть под кожу, как ее сила вцепилась в подушечки моих пальцев и потащила внутрь, к эпицентру.
В последний раз. Честное слово, в последний раз.
Вот они – мои оковы, все еще здесь, прочные, неповрежденные. Лишь на мгновение, но я замерла, перебирая пальцами незримые звенья, державшие силу хого все эти годы. Сдавлю сильнее – уничтожу его. Всего миг, и его душе конец. Ощущение могущества… Я забыла, как дышать. По вискам струился пот, а внутри меня все горело, искрилось, и кровь стала тяжелой, колючей. Я поняла. Впервые за столько лет вдруг поняла, что держу в руках душу бога, и только мне решать – родиться ему или умереть навсегда.
Я зажмурилась и заставила себя вздохнуть – так глубоко, что защемило легкие. Подушечки пальцев, касавшиеся сокровенного, пульсировали. Его душа билась, взывала ко мне.
Замолчи. Замолчи!
Так только хуже. Ведь я была уверена, что мне не нужна власть. Не хочу я владеть никакими жизнями. Мне бы покоя. Разве это похоже на власть?
Я вдруг посмотрела в озеро, встретилась взглядом со своим отражением и все поняла. В этом бледном лице я наконец увидела свои настоящие мотивы. Цену, которую запросила у Хэджама за свою жизнь. Бесконечную секунду я всматривалась в загнанные рыжие глаза, крупица за крупицей осознавая всю глубину своего гнева на него.
Не хочу я владеть никакими жизнями. Лишь своей…
Слезы градом брызнули из глаз. Я оскалилась, и ненависть, что сжирала меня изнутри, ненависть, которую я растила, чтобы однажды вернуть ему, обернулась против меня. Казалось, этот дикий рев сотряс все вокруг. Удивительно, как он не разорвал меня изнутри – с такой мощью вырвался наружу. Я сжала пальцами звенья и резко дернула на себя. Никто не услышал, но я отчетливо различила, как что-то порвалось, и меня отбросило назад.
Тело Шиноту стало непомерно объемным, засветилось изнутри и медленно оторвалось от земли. Чем выше он поднимался, тем ярче сиял ореол вокруг него. Я инстинктивно отползла, не в силах оторвать взгляд от этого зрелища. Тело выталкивало стрелы, и они с глухим звуком ударялись о землю и с тихим всплеском падали в воду. Он выгнулся, запрокинул голову, ноги согнулись в коленях и напряглись так, что на оголенных икрах выступили вены. И только руки безвольно висели, словно никогда не принадлежали ему.
Я завороженно смотрела на него. Не верила в то, что дожила до этого момента, заталкивая подальше мысли о том, что приняла неверное решение. Будь что будет. Но в этот самый миг мир за считаные секунды обернулся вспять, унесся на тысячи лет назад – в день, когда боги создали первого хого.
Свечение вокруг Шиноту стало слабеть, и сквозь слепящий ореол прорезались пасмурные контуры неба. Он начал падать. Я едва успела подскочить к нему. Подхватила голову прядями волос, чтобы смягчить удар. Он распластался на земле. Грудь вздымалась, дыхание стало шумным, но он все еще был без сознания. Зачерпнув воды, я села рядом, бережно омыла его лицо и тогда увидела их: три божественных символа – на висках и на лбу. Отметины Аматэрасу, Сусаноо и Цукиёси
[37]. Они напоминали шрамы – блеклые, едва различимые. Я невольно потянулась к вороту его хаори – хотела снять, рассмотреть другие отметины, – но тут же отдернула руку.
Больше не имею права.
Я легла рядом, положила голову ему на грудь и дотронулась пальцами до отметины, через которую в последний раз касалась его души. Дыхание хого выровнялось, и я закрыла глаза. Слышались птичьи крики – уже не яростные, а скорее жалостливые. Где-то в небе на невидимых струнах сямисэна играл ветер. Но все это было так далеко, возможно, в одном из тех миров, где мне уже не суждено побывать. Я вдыхала успокаивающий запах Шиноту, думая о свежести дождя, о малине в корзине мамы и о рисовом пироге, который мы ели на мое пятнадцатилетие. Вспоминала шуршание ветвей одинокой сакуры на берегу озера в поместье Сугаши и сидевшего рядом Такимару. Просила его смотреть на меня и улыбалась коварному воображению, которое вместо лица старшего брата рисовало мне упрямые черты Шиноту.
