– Твой день настал, Линда, – сказал он. – Я нашел возможность отправиться в свободные штаты. У тебя есть две недели, чтобы принять решение.
Эта новость, как мне показалось, была слишком хороша, чтобы быть правдой; но Питер объяснил обстоятельства и сказал: единственное, что я должна сделать, – сказать «да». Я собиралась ответить с радостью, как тут на ум пришла мысль о Бенни. Я сказала, что искушение невероятно велико, но ужасно боюсь предположительной власти доктора Флинта над моим ребенком и не могу просто уехать и бросить его здесь. Питер горячо возражал. Он убеждал, что такой хороший шанс может больше не представиться; Бенни свободен, и его могут прислать ко мне, и ради благополучия детей я не должна мешкать ни минуты. Я сказала, что посоветуюсь с дядей Филиппом. Тот порадовался плану и стал просить меня ехать в любом случае. Он обещал, что, если жизнь его пощадит, он либо привезет, либо пришлет ко мне сына, как только я доберусь до безопасного места. Я решилась ехать, но подумала, что бабушке лучше ничего не говорить до самого отъезда. Однако дядя думал, что эта потеря ударит по ней еще больнее, если я уеду внезапно.
– Я уговорю ее, – пообещал он, – и сумею убедить, что это совершенно необходимо, не только ради тебя, но и ради нее самой. Ты же не слепая, чтобы не видеть того факта, что она вот-вот рухнет под своим бременем.
Слепой я не была. И знала, что необходимость скрывать меня была вечным источником тревоги, и чем больше лет прибавлялось бабушке, тем больший нервный страх перед разоблачением ее охватывал. Дядя поговорил с ней, и наконец ему удалось убедить старушку, что необходимо воспользоваться шансом, столь неожиданно представившимся.
Предвкушение момента, когда я буду свободной женщиной, едва не подкосило и мое слабое здоровье. Возбуждение прибавляло сил и в то же время вгоняло в растерянность. Я занялась приготовлениями к путешествию и к тому, что мой сын последует за мной. Я решилась поговорить с ним до отъезда, дать ему наставления и советы и рассказать, с каким нетерпением я буду ждать его на Севере. Бабушка как могла часто прокрадывалась ко мне, чтобы прошептать слова напутствия. Она настаивала, чтобы я написала доктору Флинту, как только прибуду в свободные штаты, с просьбой продать меня ей. Она сказала, что пожертвует домом и всем, что есть у нее в этом мире, чтобы мы с детьми были в безопасности в любой части света. Если бы она только смогла дожить до момента, когда увидит это, она могла бы умереть в покое. Я обещала милой старой верной подруге, что напишу сразу по прибытии и безопасно отошлю письмо, чтобы оно до нее добралось; но мысленно решила, что больше ни одного цента из ее трудовых сбережений не должно быть потрачено на плату ненасытным рабовладельцам за то, что они называли собственностью. И даже если я сама была не прочь купить то, на обладание чем я и так имела право, обычная человечность не позволила бы принять великодушное предложение бабушки, тем самым лишив ее дома и крова, когда она уже трепетала на краю могилы.
Мне предстояло бежать на судне, но от дальнейших подробностей в описании я воздержусь. Я была в полной готовности к отъезду, но судно неожиданно задержали на несколько дней. Тем временем до городка добрались новости о чудовищном убийстве беглого раба по имени Джеймс. Черити, его мать, была нашей старой знакомой. Я рассказала шокирующие подробности его гибели в описании соседей-рабовладельцев. Моя бабушка, всегда чувствительная к судьбе беглецов, ужасно перепугалась. Она была уверена, что меня ожидает такая же доля, если я не откажусь от своего предприятия. Она рыдала, и стонала, и молила меня не ехать. Ее чрезмерный страх был до некоторой степени заразителен, мое сердце не могло выстоять против ее крайних мучений. Испытывая горькие чувства, я обещала отказаться.
Когда об этом узнал Питер, он был одновременно разочарован и раздосадован. Он указал, что, судя по нашему опыту, пройдет еще много времени, прежде мне представится еще один шанс, и этот слишком хорош, чтобы отбрасывать его. Я ответила, что не нужно его отбрасывать, у меня поблизости прячется подруга, которая будет рада занять место, приготовленное для меня. Я рассказала о бедной Фэнни, и этот добросердечный, благородный человек, который никогда не поворачивался спиной к тем, кто попадал в беду, будь они белыми или чернокожими, выразил готовность помочь ей. Эгги сильно удивилась, когда узнала, что нам известна ее тайна. Она обрадовалась, услышав о такой возможности для Фэнни, и были сделаны нужные приготовления, чтобы отправить ее на борт судна следующей ночью. Обе полагали, что я давно живу на Севере, поэтому мое имя в деле не упоминалось. Фэнни подняли на борт в назначенный час и спрятали в очень маленькой каюте. Эта возможность была приобретена за сумму, которой хватило бы на оплату путешествия в Англию. Но когда людям предлагают отправиться в старую добрую Англию, они берут время на размышление о том, могут ли позволить себе такое удовольствие, в то время как при заключении сделки ради спасения от рабства дрожащая жертва готова воскликнуть: «Возьмите все, что у меня есть, только не выдавайте!»
Мне предстояло бежать на судне, но от дальнейших подробностей в описании я воздержусь.
На следующее утро я глянула в потайной глазок и увидела, что на улице темно и облачно. Вечером мне передали, что ожидается сильный ветер, а судно до сих пор не отчалило. Я все сильнее беспокоилась о Фэнни и о Питере, который сильно рисковал по моему наущению. На следующий день ветер и непогода остались без изменений. Бедная Фэнни была полумертва от страха, когда ее поднимали на борт, и я легко могла представить, как она, должно быть, страдает. Бабушка часто приходила к моему чердаку сказать, как она благодарна за то, что я не уехала. На третье утро она постучала в условном месте, чтобы я спустилась в кладовую. Бедная старушка-страдалица надломилась под бременем бед. Теперь ее было легко испугать. Я обнаружила ее в нервном, возбужденном состоянии, но не заметила, что она забыла запереть дверь, как делала обычно.
Бабушка все сильнее волновалась из-за задержки судна. Она боялась, что все вскроется, и тогда Фэнни, Питера и меня – всех нас запытают до смерти, и Филиппу придет конец, и дом снесут до основания. Бедный Питер! Если ему суждено за его доброту в попытках помочь мне умереть такой страшной смертью, какая недавно постигла бедного Джеймса, то как ужасно это будет для нас всех! Увы, эта мысль была мне знакома, из-за нее мое сердце не раз терзала совесть. Я попыталась подавить тревогу и успокоить бабушку. Она упомянула о тетушке Нэнси, своей дорогой дочери, которую недавно похоронила, и тут совершенно утратила самообладание. Пока она стояла, дрожа и всхлипывая, с веранды послышался голос:
– Да где ж ты, тетушка Марти?
Бабушка вздрогнула и в волнении распахнула дверь, не подумав обо мне. Внутрь шагнула Дженни, та самая зловредная горничная, которая пыталась проникнуть в мою комнату, когда я скрывалась в доме белой благодетельницы.
– Ищу да ищу тебя повсюду, тетушка Марти! – протараторила она. – Моя миссус хочет, чтоб ты ей крекеров своих послала.
Я присела за бочку, которая полностью скрыла меня из виду, но мне показалось, что Дженни смотрела точно на это место, и сердце неистово заколотилось. Бабушка тут же поняла, что натворила, и быстро выпроводила Дженни считать крекеры, заперев за собой дверь. Она вернулась через пару минут, и на лице было написано чистое отчаяние.
