Теория конца всего – тепловой смерти Вселенной. Энтропия овладеет миром, материя рассыплется, и больше ничего не будет.
Дом иллюзий как место назначения
Ты везешь ее в Блумингтон, потому что ты ее любишь и хочешь доставить в целости и сохранности. Самолеты не скажут ей о том, как она любима, – им ты не доверяешь.
Дом иллюзий выглядит точно так, как тебе запомнилось. Контейнер с ее вещами прибыл и торчит посреди двора, словно сарай. Когда ты вскрываешь его, думаешь, что в таком можно бы и поселиться. Микроквартирка. Потом ты думаешь о Нарнии: как Люси вошла в платяной шкаф, протиснулась среди меховых шуб и оказалась на заснеженной равнине, а там фонарь и целый новый мир, который Белая Колдунья оцепенила жестокой зимой.
Ты разгружаешь контейнер под бдительными взглядами ее родителей – они наблюдают, как ты приподнимаешь ее миниатюрную фигурку, чтобы она смогла отвязать с потолка матрас. Потом она скажет тебе, что они с восторгом смотрели, как легко ты ее вскинула – словно лихой паренек, похваляющийся молодыми силенками.
А потом вы все идете ужинать, а потом ты падаешь на постель и плачешь, и восхищаешься – все разом.
Дом иллюзий как утопия
Блумингтон – само имя города звучит как обещание
[36] (живое, мягко развертывающееся у тебя во рту).
Дом иллюзий как двойник
Когда мобильный звонит под вечер, ты, не успев взять трубку, понимаешь, в чем дело. Ты не признаешь телепатию, и все же ты вполне уверена.
– Я должна знать, что это серьезно, – говорит она, когда ты отвечаешь на звонок. – Я должна знать, что для тебя это серьезно.
– Так и есть. Так и есть!
– Я только что порвала с Вэл, – сказала она. – Стало ясно – совершенно ясно по всему, что происходило с тех пор, как она переехала, – что у нас ничего не получится. Разумеется, мы останемся подругами и тебя она обожает. Но она возвращается на Восточное побережье.
Ты пишешь Вэл по электронной почте, чувствуя себя немного странно. Она пишет в ответ: «Надеюсь, со временем мы по-настоящему сдружимся. Я хочу надолго остаться в жизни вас обеих».
После этого ты чувствуешь себя счастливой. Потом чувствуешь себя виноватой за то, что чувствовала себя счастливой, потом снова счастлива. Ты выиграла. Ты не знала, что участвуешь в игре, и все-таки ты выиграла.
Отныне только ты и женщина в Доме иллюзий
[37]. Только ты и она, вместе
[38].
Дом иллюзий как эпическое фэнтези
После этого все меняется. Сначала так, как и должно бы: подтверждаются все хоть раз в жизни мелькавшие у тебя подозрения о собственной ценности. Тебе повезло познакомиться с этой женщиной. Ты не больная на всю голову и не безнадежная. Ты желанна. Более того – ты нужна. Ты чья-то судьба. Ты необходимая деталь огромного замысла, который развернется на много лет, много царств, много томов.
Дом иллюзий как энтомология
– Пока я была с Вэл, у нас были открытые отношения, полиамория, – говорит она, – а вот тебя я ни с кем делить не стану. Я так тебя люблю. Давай заключим соглашение о моногамии?
Ты смеешься, киваешь и целуешь ее, словно ее любовь острием пришпилила тебя к стене.
Дом иллюзий как лесбийское чтиво
Обложка сообщает все, что требуется знать. Извращение. Соблазн. Распутные лесби, большегрудые заманухи. Любовь, которая назвать себя не смеет.
Нужно проскочить цензуру, а потому трагический исход заведомо известен. Он был вписан в ДНК Дома иллюзий, возможно, еще тогда, когда это был всего лишь дом, или даже тогда, когда это был просто Блумингтон, штат Индиана, или просто Северо-Западная территория
[39], или еще не подвергшиеся колонизации владения племени майами. Или прежде чем здесь появились люди, когда это были дикие и безымянные земли.
Ты гадаешь: могло ли в какой-то давний момент некое существо пробежать там, где много эпох спустя появится гостиная, и остановиться, повернуть голову, прислушиваясь к призракам звука: воплю, плачу. К призракам еще не свершившегося будущего.
Дом иллюзий как усвоенный урок
У тебя есть рыжеволосая тетка, самая близкая матери сестра. В детстве ты (не так уж тайно) именовала ее «тетя Жуть», потому что она в любой момент могла впасть в ярость и чаще всего эти вспышки гнева были обращены на тебя
[40]. Ты боялась ежегодных поездок в Висконсин, потому что они предполагали постоянное общение с женщиной, которая откровенно тебя ненавидела и до смешного этого не скрывала. Это была борьба за власть, что странно, ведь у тебя никакой власти не было. Ты не могла припомнить разговор с ней, в котором ты не была бы напряжена, не пыталась обойти на цыпочках невидимые мины.
Вот что на твоей памяти вызывало ее гнев: когда ты вместе с двоюродной сестрой жарила попкорн, посыпав его пармезаном; и когда вместе с двоюродной сестрой, гостя у бабушки, попыталась сделать акварельные краски из цветочных лепестков; и когда ты принялась пересказывать двоюродной сестре фильм «Возвращение в страну Оз». (Слишком страшный, якобы, сюжет, хотя эта же самая кузина прочла и накануне ночью пересказала тебе во всех ужасающих подробностях «Нужные вещи»
[41], а ты таращилась на нее в темноте, прижимая к себе плюшевую собачку.) В средних классах, когда ты то и дело ссорилась с матерью, тетя написала тебе в мессенджер: «Если родители разойдутся, это будет твоя вина» – а заодно пригрозила отрезать папе яйца. (Годы спустя, когда патологический, мучительный брак родителей наконец завершился, ты вспомнила тот момент – момент, когда ты впервые ощутила самую капельку сочувствия к тете, прошедшей через развод и никогда больше не бывавшей замужем.)
Твоя мама приводила ряд фактов в оправдание сестры. Твоя тетя – мать-одиночка, говорила она, медсестра, из кожи вон лезла, чтобы обеспечить детей. У нее был эндометриоз, часто причинявший ей боль. (Годы спустя, когда этот же недуг расцвел в твоем теле, ты сумела пройти через самое худшее, ни разу не накричав на маленького ребенка и вообще ни на кого не накричав.)
