В 1991 году тебе было пять лет. Ты еще не знала, что ты квир. Ты жила в пенсильванском пригороде и слыхом не слыхала про СПИД, ты рассказывала самой себе истории. Ты ревновала к младшему брату, и у тебя только что появилась сестра – к младенцу ты тоже ревновала. Ты так боялась воздушных шариков, что изобрела приспособление из бутылки из-под газировки и соломинки, чтобы латексный пузырь не сумел проникнуть в твои легкие. Ты была пленницей своего ума, тревожность была топливом, на котором ты двигалась, твоей кровью. Ты была маленькой. Ты не знала, что ум может быть и призом, и тюрьмой, и кто-то может овладеть им, обратить его власть против тебя.
В один из первых дней 2012 года, стоя перед грудой леденцов, ты всем сердцем сопереживаешь воплощенной в этой инсталляции безнадежности, ярости, скорби. Ты читаешь надпись: «Причастие». Выбираешь конфету, разворачиваешь фантик, кладешь леденец в рот.
И тут она возникает рядом с тобой.
– Что ты делаешь? – шипит она.
Ты рукой указываешь на надпись, пояснение. Она даже не смотрит. Придвигается так близко, словно собирается поцеловать тебя в ухо, но вместо этого принимается шепотом тебя поносить, поливает потоком злобы и непристойности, а со стороны может показаться – шепчет милые пустячки. Ты не можешь взглянуть ей в лицо. Не можешь отвести взгляд от Росса, Безымянного мертвого, вечно живого бессмертного. Сосешь-сосешь-сосешь леденец, никакого вкуса, просто сахар, а она продолжает твердить, какая ты скверная, хуже не бывает, она поверить не может, что притащила тебя сюда (на выставку? в музей? в город? в свою постель? ты так и не узнаешь, что она имела в виду). Леденец из камушка превращается в осколок льда, а потом исчезает – еще один шажок к окончательному исчезновению Росса. Еще один шажок к воскресению.
Дом иллюзий как второй шанс
Однажды вы обе отсыпаетесь в Доме иллюзий с похмелья, и вдруг она поворачивается к тебе, совершенно проснувшаяся – ты и не ожидала, что она уже полностью проснулась.
– Что скажешь, не подать ли мне снова заявление в Айове? – спрашивает она. – Вернусь туда, буду все время с тобой.
Трудно определить ощущение, возникшее в твоей груди: прыжок восторга, тут же одернутый поводком паники. Ты поспешно улыбаешься, но она успела что-то разглядеть на твоем лице и недовольно хмурится.
– Думаешь, не возьмут, недостаточно хороша? Или тебе я там не нужна?
– Нет, просто – ты же потратила столько времени и денег, чтобы перебраться в Блумингтон. Тебе здесь нравится. У тебя здесь друзья – зачем же тебе уезжать? И программа замечательная. Мне кажется, у нас вполне получается, несмотря на расстояние, а ты как считаешь?
Она резко выталкивает себя из постели и уходит. До конца дня она больше не разговаривает с тобой. До тех пор пока, призвав на помощь всю свою нежность, ты не предлагаешь ей помочь:
– Хоть бы ты поскорее оказалась там, со мной, – говоришь ты и больше не подвергаешь сомнению ее резоны.
Но ты знаешь. Ты знаешь – в глубине души – на самом деле речь тут вовсе не о тебе.
Ты помогаешь ей редактировать рассказы, которые она подает вместе с заявлением в аспирантуру. Один из них – о мужчине, настолько властном и ревнивом, что он рушит все отношения. Довольно хороший рассказ.
Дом иллюзий как ружье у Чехова
Ты поселяешься в Доме иллюзий на несколько рождественских недель – без машины, без забот. Не следовало тебе терять осмотрительность: предостерегающие знаки были уже налицо, но перспектива трахаться день напролет на лавандовой постели, предаваться гастрономическому разврату и все время быть с ней казалась слишком соблазнительной. Ты всегда была гедонистом, и вот она тут, чтобы услаждать тебя, и ее хищный голод равен твоему.
В последнюю неделю вы отправляетесь в местный боулинг с ней и ее друзьями-писателями. Едете туда на ее машине – изящный, роскошный подарок ее родителей – и трезвым водителем, в кои-то веки, как подразумевается, будет она. А ты вволю пьешь светлое пиво – так-то ты его не употребляешь, но тебе давно не представлялась возможность напиться в ее присутствии, и ты жаждешь почувствовать, как расслабляется все тело. Она берет единственную кружку пива, прихлебывает по глоточку, улыбается тебе. Ты играешь как всегда: чаще всего не выбиваешь ни единой кегли, потому что перевозбуждаешься, и шар уходит в канавку. Но время от времени – страйк, такой прекрасный, все сметающий удар, что возникает иллюзия, будто ты в чем-то хороша, и пробивает озноб уверенности. Ты поворачиваешь шар в руке, персиковый, жемчужный, швыряешь его на дорожку и слышишь это прекрасное бум-вжик.
Она сидит там, выглядит мужиковато, похлопывает себя по коленям. Ты садишься. Парней и девушек в твоем прошлом было не так уж много, и никто из них – и уж тем более никто из просто заигрывавших – не приглашал тебя таким жестом. Ты вполне спокойна, всем довольна, чуточку пьяна. Просто девушка, сидящая на коленях у своей девушки.
Ее руки поднимаются к твоей груди прежде, чем ты успеваешь помешать. Ты сжимаешь ее ладони своими и осторожно их опускаешь. Она возвращает их на прежнее место. Снова убирая их, ты ощущаешь ее гнев, лица ее ты не видишь, но запах этой перемены – как вонь дешевого кухонного полотенца, забытого на включенной электроплитке. Она захлопывается вокруг тебя, как венерина мухоловка, прижимает твои руки к твоему телу.
Наклоняется к твоему уху.
– Что это ты делаешь, – говорит она. Звучит не как слова, не как вопрос – как мурчанье.
– Не надо, – говоришь ты.
Она крепче сжимает твои руки.
– Ненавижу тебя, – говорит она, и голос ее внезапно звучит как у пьяной, хотя ты же следила за ней и знаешь, что она выпила всего одно пиво. Но ты тоже пила пиво и теперь не понимаешь, что делать.
– Ненавижу тебя, – повторяет она. Звуки боулинга отодвинулись далеко-далеко, тебе кажется, сердце сейчас остановится. У тебя нет детей – никто никогда не заявлял тебе, что тебя ненавидит.
Ты встаешь, в растерянности оглядываешься на остальных, они старательно отводят глаза.
– Думаю, нам пора, – говоришь ты. – Наверное…
Но тут и она встает и действительно выглядит пьяной. Как же вы доберетесь домой? Ты достаешь бумажник, но у тебя нет при себе наличных. Минуту спустя к тебе подходит один из поэтов.
– Мне очень жаль, очень жаль, – заплетающимся языком твердит он, не поясняя, за что извиняется, и сует тебе в руку двадцать долларов на такси. Ты обещаешь вернуть деньги, но, кажется, ты так их и не вернула.
Такси отъезжает от боулинга, ты оглядываешься на ее роскошный автомобиль, мерцающий на парковке, – хоть бы до утра не эвакуировали! На заднем сиденье такси она закрывает глаза, принимается бормотать, ее монолог длится весь обратный путь. Ебаная пизда ненавижу тебя еб твою мать проклятая Кармен мать твою мать твою ебать ебать все пизда проклятая блядина проклятая еб твою мать ебать…
