Ник живет в Висконсине, и, бывая на Среднем Западе, ты время от времени с ним видишься. Он нравится тебе несмотря ни на что – да, он воплощает все, что тебе ненавистно с политической точки зрения, но он такой огромный плюшевый мишка и всегда говорит, что ты его «любимый демократ», хотя последний раз ты называла себя «демократкой» еще в колледже.
Через день после того, как женщина из Дома иллюзий порвала с тобой в первый раз, позвонил Ник. Голос его звучал по телефону весело: он, мол, по делу заедет в город, так заскочит ненадолго в гости?
Ты говоришь «конечно», а повесив трубку, жестоко себя ругаешь. Мало того что ты не уклонилась от встречи с человеком, который восторгается Биллом О'Райли
[96], но ты сейчас сама не своя. Уже который день не принимала душ. Ты носишься по дому, торопясь привести себя в порядок, и через час его огромный, уничтожающий природу автомобиль грохочет на твоей улице. Дядя выходит, машет тебе, идет по дорожке к дому. Он уже в двух шагах, и тут ты начинаешь безудержно всхлипывать. У него вытягивается лицо.
– Что случилось? – встревоженно спрашивает он.
– Дядя Ник, – говоришь ты, – я лесбиянка, и моя подруга только что со мной порвала. – Шаровой таран разбивает дамбу, и ты рыдаешь в голос.
– О-о-о-ох! – говорит он. – О-о-о-ох!
Он крепко тебя обнимает.
– Твое сердце разбито, это я понимаю. Все сердца разбиваются одинаково.
Сердца разбиваются неодинаково, но ты понимаешь, о чем он говорит. Вы вместе входите в дом, устраиваетесь на диване. На протяжении часа он рассказывает тебе истории своих разрывов – он был женат три раза – и дает советы.
– Вступи в какой-нибудь клуб, – говорит он. – Обзаведись новым хобби. Как насчет гребли? Любишь ли ты лодочки?
Ты смеешься – более того, впервые, кажется, за год – ты улыбаешься.
Дом иллюзий как квартира в Чикаго
Вы с друзьями решили выбраться из города – ты организуешь поездку в Чикаго. Сломанный телефон оставляешь дома, но все равно привычно дотрагиваешься до кармана, тревожась, не пытается ли она тебе дозвониться.
Даже сквозь свое горе ты наслаждаешься этой поездкой, спишь на диване в снятой совместно квартире и просыпаешься лишь оттого, что Тони осторожно тянет тебя за ногу, высунувшуюся из-под одеяла. Оглядев комнату, ты видишь, что все твои друзья спят, прижавшись друг к другу, словно котята, и тебе хотелось бы заползти в общую кучу.
И все-таки ты плачешь за едой, плачешь на улице. Вы разбиваетесь на небольшие группы, кто куда идет, и ты присоединяешься к Бену и Беннетт. Ты любишь их обоих, особенно за то, что они не дают воли чувствам и не пристают к тебе с вопросом, как ты себя чувствуешь. Вы идете в Чикагский институт искусств и проводите много времени в двух местах: в комнатах миниатюр Торна и у инсталляции Айвена Олбрайта «То, что мне следовало сделать, я не сделал (Дверь)». И там, и там ты переживаешь странный восторг, и там, и там плачешь. При виде миниатюр ты чувствуешь себя бессмертной, богоподобной, словно путешествующий во времени дух, заглядывающий в английские гостиные девятнадцатого века, и французские спальни шестнадцатого века, и американские столовые восемнадцатого века, подсматривающий за жизнью смертных, представленной в миниатюрной диораме. «Дверь», напротив, заставила тебя умалиться, словно ты простиралась перед мерцающим покровом смерти. Меньше, все меньше и меньше, и вскоре ты вновь плавала в озере своих слез.
Тут ты слышишь какой-то плеск неподалеку, плывешь туда, чтобы узнать, кто это там плещется. Сначала ты думаешь, что это морж или гиппопотам, но потом вспоминаешь, какая ты теперь крошка, и, вглядевшись, видишь всего лишь мышь, которая, видно, также упала в воду.
«Заговорить с ней или нет?» – думаешь ты. Возможно, это кубинская мышь, перебравшаяся сюда во время Десятилетней войны (хоть ты и гордишься своим знанием истории, ты не очень ясно представляешь себе, что когда происходило). И ты начинаешь: «¿Dоnde está el gato malo?»
[97] – первая фраза на испанском, которая приходит тебе в голову.
Мышь рванулась из воды и вся затрепетала от ужаса.
– Простите! – быстро говоришь ты, видя, что обидела бедного зверька. – Я забыла, что вы не любите кошек.
– Не люблю кошек? – вскрикивает пронзительно Мышь. – А ты бы их на моем месте любила?
– Наверно, нет, – пытаешься успокоить ее ты. – Прошу вас, не сердитесь! Жаль, что я не могу показать вам мою кошку. Если б вы только ее увидели, вы бы, мне кажется, полюбили кошек. Она такая милая, такая спокойная, – задумчиво продолжаете вы, лениво плавая в соленой воде. – Сидит себе у камина, мурлычет и умывается. И такая мягкая, так и хочется погладить! А как она ловит мышей! Ах, простите! Простите, пожалуйста! – кричишь ты.
Мышь изо всех сил плывет прочь, по воде даже волны пошли.
– Мышка, милая! – ласково кричишь ты ей вслед. – Прошу вас, вернитесь. Если кошки вам не по душе, я о них больше ни слова не скажу!
Услышав это, Мышь поворачивает и медленно плывет назад. Она страшно побледнела. («От гнева!» – думаешь ты.)
– Вылезем на берег, – говорит Мышь тихим дрожащим голосом, – и я расскажу тебе мою историю. Тогда ты поймешь, за что я ненавижу кошек.
И в самом деле надо вылезать. В луже становится все теснее от всяких птиц и зверей, упавших в нее. Там были Робин Гусь, Птица Додо («истребленная доверчивая птица» Эми Паркер), Попугайчик Лори, Орленок, и рядом с ними гребут все те, кто хоть однажды видел, как ты ревешь на людях. Ты отворачиваешься от их жалости, плывешь вперед, и все тянутся за тобой к берегу
[98]. На краю лужи странные создания и незнакомцы расходятся, рассеиваются по улицам Чикаго.
Ты приезжаешь домой и обнаруживаешь в ящике «Входящие» сообщение: «Я ошиблась».
Дом иллюзий как Содом
Подобно жене Лота, ты оглянулась, подобно жене Лота, превратилась в соляной столп
[99], но, в отличие от жены Лота, Бог дал тебе второй шанс и вновь превратил тебя в человека, а потом ты снова оглянулась и снова стала солью, и тогда Бог пожалел тебя и дал тебе третий шанс, и снова и снова ты проходишь этот цикл проступков и прощений, застываешь на миг, а в следующий – снова на ходу, нежные члены движутся, и тело продирается сквозь грязь, потом вновь неподвижна, как древесный ствол в облаке пыли, потом несешься по дороге, и льющийся с неба огонь гонится по пятам; ты мультяшка, а не женщина – вечные превращения из животного в минерал и обратно.
