Дом иллюзий как номер гостиницы в Айова-Сити
Она пишет тебе на электронную почту: она остановилась в гостинице в Айова-Сити, приезжай повидаться. Ты отвечаешь «нет», а потом все равно едешь.
Она говорит, что приехала в город специально, чтобы повидаться с тобой, она хочет быть с тобой, а ты привезла коробку ее вещей, чтобы ей отдать, а вместо этого осталась сама. Ты кричишь на нее и плачешь. В какой-то момент в дверь стучат. Ты открываешь – за дверью квадратноголовый, медленноречивый айовский парень. У него странная пугающая улыбка. Он говорит, что вам обеим стоит присоединиться к его тусовке, придете? У них там и выпивка, и кое-что еще. Ты так и не выяснила, что за «кое-что еще», – захлопнула дверь. Постояла минутку и задвинула засов.
Она подходит сзади, хочет тебя обнять. Ты отшатываешься так резко, что налетаешь на дверь. Поворачиваешься, сползаешь на пол, она говорит «шшш, шшш», ты просишь ее не прикасаться к тебе, а она все равно прикасается. Нюхает твою голову:
– Шампунь сменила? – спрашивает она, и ты киваешь, потому что она угадала. Ты занимаешься с ней сексом, потому что не умеешь по-другому, единственный доступный тебе язык – отдаться.
– Все получится, – говорит она, дотрагиваясь до тебя. – Эмбер для меня ничто. Меня тошнит при одной мысли о ней. Все получится, честное слово. Я так тебя люблю.
На следующее утро ты заходишь в ресторан неподалеку. За столиком по соседству гулит очаровательный младенец, и ты плачешь, плачешь так горестно, что официантка пишет синей ручкой на пластиковой коробке с остатками, которую вручает тебе: «Хорошего дня! Мария». Ты удивлена, потому что Мария – твое второе имя, и тебе кажется, будто официантка оставила тебе личное сообщение: ты не сразу соображаешь, что ее попросту так зовут. Ты кладешь коробку с вещами твоей подруги обратно в свою машину, едешь домой.
Неделю спустя ты случайно натыкаешься на знакомую, которая спрашивает, нашла ли твоя подруга себе жилье, она ведь приезжала в город специально что-то подыскать. Ты теряешься, но когда в тот же день, ближе к вечеру, приятельница передает тебе слух, распространившийся в кругу аспирантов – твоя подружка там, в Индиане, встречается с Эмбер, – ты разом понимаешь все: она не собирается переезжать к тебе. Ты приняла неверное решение.
Ты звонишь ей и говоришь, что тебе все известно. Даже теперь, попавшись на неопровержимых уликах, она выкручивается очень ловко, ты едва замечаешь, как она извивается. Просто все несколько осложнилось, поясняет она. Просто у нее в жизни совпало разом столько прекрасного, трудно разобраться. «Я не смогу быть внимательной подругой, пока я влюблена в другую», – говорит она в итоге, и на этом все кончено навсегда.
Дом иллюзий как двойные стандарты
В рассказе Дороти Эллисон «Насилие над женщинами начинается дома» группа лесбиянок собирается выпить и обсудить местные сплетни: в дом одной женщины недавно ворвалась пара женщин, которые все там разнесли, разбили окна и посуду, уничтожили ее искусство, объявив его порнографическим. Фразу, ставшую названием рассказа, они вывели струей из баллончика на стене ее дома. Подруги обсуждают, следует ли привлечь полицию или медиаторов для улаживания конфликта внутри сообщества, но под конец рассказа, когда они прощаются, проблема кристаллизуется в кратком обмене репликами.
– Послушай, может, мы могли бы устроить вечеринку в пользу Джеки, собрать ей деньги на ремонт?
Пола глянула сердито, принялась собирать свои вещи:
– По-моему, нам не следует вмешиваться. Во всяком случае, пока идет разбирательство об ущербе. К тому же этой весной нам придется собирать деньги на столько важных вещей – важных для сообщества.
– Джеки – часть сообщества, – услышала я собственный голос.
– Разумеется. – Пола поднялась. – Как и мы все.
Ее взгляд заставил меня усомниться, в самом ли деле она так считает, но она ушла прежде, чем я успела что-то еще сказать.
В квир-сообществе люди тоже подводят друг друга. Кажется банальностью: ведь не сюрприз для небелых квир-людей или для транс-квиров, что лояльность внутри сообщества заходит не слишком далеко, особенно когда приходится противостоять гегемонии государства. Но даже при, казалось бы, очевидной динамике желание сохранить лицо, предъявить миру нарратив с едиными принципами может затмить все прочие интересы.
Квир-сообщество издавна использует риторику гендерных ролей с целью снять с квир-женщин ответственность за домашнее насилие. Правда, активисты и исследователи не прекращают работать с этой проблемой. Когда в начале 1980-х зашел разговор о домашнем насилии в квир-среде, активисты стали представлять на конференциях и слетах таблицы данных, пытаясь развеять мифы о насилии (или его отсутствии) среди квиров
[100]. Исследователи проводили опросы, чтобы понять масштаб проблемы
[101]. На страницах квир-журналов вспыхивали ожесточенные споры.
Но часть лесбиянок предпочитала применять термин «насилие» исключительно к поступкам мужчин. Лесбиянки, бравшие на себя роль мужей, могли обижать своих жен, но лишь потому, что усваивали такую гендерную модель. Насильницы использовали «привилегию мужчин». (Как сформулировала критик-лесбиянка Андреа Лонг Чу
[102], они были виновны в том, что «внедрили патриархат в лесбийскую утопию».) Кое-кто предполагал, что часть случаев возникает из садомазохистских практик по обоюдному согласию. Настоящие женщины не обижают своих подруг, настоящие лесбиянки никогда ничего подобного не делают
[103]. Была и другая версия: все, попросту говоря, запутанно. Давление традиционно ориентированного общества! Лесбиянки учиняют насилие друг над другом!
