– То есть не делаем ничего, – говорю я, стараясь сдержать раздражение.
– Разве накопление знаний – это ничто? – возражает лорд Элленби. – Мы в этом разберемся, Ферн. Но не сию минуту. Не сегодня.
Хотелось бы мне иметь его веру.
25
Я не в силах ходить по Итхру, не вспоминая постоянно то, что видела в Аннуне. Майси сказала, что нападение сновидцев было худшим из ее кошмаров, потому что она не могла понять, кто из них представляет угрозу. Именно это я начинаю ощущать в своей повседневной жизни.
Школа – ежедневное испытание. Мои опасения из-за Лотти ничто по сравнению с растущим антагонизмом ее приятелей. Но худшее место – дом. Когда бы ни пришла Клемми, мы с Олли вынуждены терпеть с ее стороны едва прикрытую неприязнь к иным.
– Мне просто хочется, чтобы все ладили друг с другом, – говорит она. – Разве это так трудно – оставаться при своем мнении, не спорить?
– А мне кажется, это довольно трудно для тех, кому твердят, что их отвергают просто за то, кто они есть, – замечает Олли.
– Никто такого и не говорит, Олли! – возражает папа.
– Может, не вслух, но нужно быть слепым, чтобы не видеть, что подразумевается на самом деле! – огрызаюсь я, бросая на Олли благодарный взгляд за то, что он меня поддержал.
Это ведь не его схватка.
– Ох, вы вечно видите вокруг заговоры, – вздыхает Клемми. Она потирает глаза тыльной стороной руки, ладонью наружу.
Жест бессознательный, и если бы мне нужны были еще доказательства того, на чьей стороне Клемми, то… это очень похоже на жест «Одного голоса».
– Большинство людей – простые обыватели, им хочется жить своей жизнью, – продолжает Клемми, взмахивая рукой в сторону моих шрамов. – Они не хотят, чтобы их лица напоминали то, что ты так демонстрируешь в последние дни.
– Ты действительно считаешь, что цвет моих глаз и шрам от ожога – это дань моде?! – ошеломленно бросаю я.
– Оставь Ферн в покое, Клем! – строго говорит папа, потом поворачивается ко мне: – Она ничего такого не имела в виду, милая.
Я резко отодвигаю стул и сваливаю еду из своей тарелки на тарелку Клемми.
– Ты уж как-нибудь наберись характера, пап. Олли ведь сумел. Впрочем, может, он это получил от мамы. – Уходя, я оглядываюсь на злобное лицо Клемми. – Ешь, Клемми, я добавила в свою порцию заразы Ферн. Если немножко повезет, ты тоже обзаведешься капелькой сознания.
К счастью, папа так и не собрался снять замок с двери моей комнаты, хотя и хотел это сделать из-за моих кровотечений из глаз во сне. Так что я могу не обращать внимания на его сердитый стук и заявления, что я должна извиниться перед ним и Клемми. А немного позже стучит Олли.
– Я что, зашла слишком далеко? – спрашиваю я, впуская его.
– Ты просто взорвалась, – признает он, – и чтобы ты знала, меня немного озадачило то, как ты и меня во все впутала.
– Это был комплимент.
– Забавно, но прозвучало непохоже. Не все думают, будто сравнение с мамой – это хорошо.
Я падаю на кровать и швыряю Олли подушку, чтобы он мог сесть на нее.
– Ты думаешь, мне следовало извиниться? – спрашиваю я.
– Перед Клемми и папой? Бесполезно.
Я сажусь на кровати:
– Ну почему ты так ненавидишь маму, Олли?
– А почему ты ненавидишь папу?
– Неправда.
– Нет, правда.
– Ну, может, немножко, когда думаю, что он всегда принимает твою сторону после… ну, ты понимаешь…
– После того как я чуть не сжег тебя насмерть.
– И ты можешь меня винить?
– Нет, – отвечает Олли, задумчиво глядя на меня. – Конечно, я тебя не виню. Но немножко виню папу.
– Ты?!
– Он лишь сделал все хуже для нас обоих. Я совсем не хотел, чтобы тебе было больно, но то, что я натворил, было просто… за гранью. А он никогда по-настоящему этого не признал. Когда все случилось, я был ему благодарен за то, что он не наказал меня, как следовало, но потом мы стали рыцарями и снова начали держаться друг за друга. И я гадал, не могли ли наши отношения наладиться быстрее, если бы ты увидела настоящее наказание.
Я не могу найти ответа на это неожиданное признание Олли, заставившее меня вздрогнуть. Наша вновь обретенная дружба так хрупка, что я не хочу подвергать ее опасности, признавая, будто в его словах что-то есть. Я не хочу, чтобы Олли защищался. И если быть честной с собой, я на самом деле не простила ему того, что он сделал. Я оставила это в прошлом, да, но это ведь не одно и то же. А если бы папа был суров с ним? Может, это и помогло бы.
Но кто я такая, чтобы даровать прощение, если я не требую его от других? Сайчи остается такой же вызывающе враждебной ко мне, как прежде. Я могу это понять. Но до сих пор не могу дать ей ответы, которых она ищет. Ей явно кажется, что я могла спасти Рамеша моим Иммралом. Отчасти я с ней согласна, пусть даже рациональная часть моего ума понимает, что тогда я ничего не могла сделать.
Но когда я вижу, как она изливает свое разочарование на других, то по-настоящему злюсь. Как-то ночью, когда я иду через замок, направляясь к конюшням, я замечаю Сайчи рядом со столом Рейчел. Она наклоняется к харкеру, и хотя я не могу слышать, о чем они говорят, я улавливаю умоляющий тон Рейчел.
Быстро подхожу к ним.
– Что происходит?
– Ничего, – отвечает Рейчел, а Сайчи отступает в сторону. – Все в порядке.
Но в ее глазах стоят слезы.
Я поворачиваюсь к Сайчи:
– Что ты ей наговорила?
– Я просто пытаюсь получить ответы! – возбужденно отвечает Сайчи. – Почему это так всех здесь волнует?
Ее повышенный тон привлекает внимание кое-кого из проходящих мимо рееви и, к моему испугу, Джин. Она куда-то спешит, но останавливается, когда слышит нас.
– Если тебя беспокоит то, как все было, тебе следует поговорить об этом с лордом Элленби, – говорю я. – А чего тебе делать не следует, так это грубить тем, кто обожал Рамеша. Кто был, пожалуй, ему лучшим другом, чем ты была когда-либо, если то, что я вижу сейчас, было и в прошлом.
Сайчи смотрит на меня так, словно я ее ударила. Рейчел встает, шагает к ней.
– Она не имела в виду ничего такого… – произносит она. – Пожалуйста, я расскажу тебе, что могу…
– Его звали Райанш, – шепчет Сайчи и убегает в свой класс.
– Пожалуй, тебе не следовало говорить ей такое, – заявляет Джин, но без привычной колкости. И поворачивается к Рейчел. – Ты в порядке?
Рейчел кивает, но дрожит, и Джин подталкивает ее к стулу. И когда по распоряжению Джин один из рееви бежит за стаканом лотосового сока, я незаметно смотрю на бумаги на столе Рейчел, и мне становится стыдно. Мне действительно не следовало так говорить. Да, Сайчи не следовало донимать Рейчел, но как вообще я могла додуматься до того, чтобы обвинить Сайчи, назвать ее плохой сестрой умершему брату?
