– Ты перебралась в Лондон? – спрашивает Олли.
– Ну, мне показалось, что у вас тут весело, – говорит Найамх. – Я начала страдать синдромом упущенной выгоды. Кроме того, в Тинтагель проще попасть, чем в Кембриджский замок. Я там провела пять лет, и можете вы представить, никто не потрудился установить хоть один или два чертовых пандуса!
Самсон подходит к ней.
– Говорят, ты будешь новым лейтенантом у ланселотов? – спрашивает он. – Амина придет в восторг. Мы уже наслышаны о твоих боевых искусствах.
И они продолжают, говорят о людях, которых я не знаю, о более радостных временах, когда разные сообщества танов позволяли себе роскошь общения и делились своими умениями.
– А как насчет тебя? – внезапно спрашивает меня Найамх. – Как насчет того юноши-венеура?
Олли фыркает.
– Я не… – Я краснею. – Я не…
Самсон старательно избегает взглядов всех человеческих существ в зале.
– Ха! А как насчет тебя, близнец? – Найамх пристально смотрит на Олли: – Ты все так же таишься?
Теперь очередь Олли краснеть. Найамх благодушно смеется и начинает знакомиться с остальными рыцарями, только что вернувшимися из патрулей. А я озадаченно наблюдаю за братом. Что имела в виду Найамх, когда сказала «таишься»?
Хотя я рада, что Найамх оказалась среди нас, я не могу не вспоминать то время, которое провела в других частях Аннуна. Я люблю Лондон, мне нравится быть с моими друзьями. Но я теперь видела и более широкий мир, и какая-то часть меня страстно желает его изучить. Более того, я теперь по-настоящему вижу, что стоит на кону. Прежде легко было верить, будто влияние Мидраута ограничивается столицей, моим собственным маленьким пузырем. Но поездка показала мне, что в опасности не только столица, а куда больше.
Я читаю газеты в Итхре, хотя они вызывают у меня и гнев, и грусть, и чувство бесполезности, приводящие меня в дурное настроение на остаток дня.
– Лучше бы ты этого не делала, – говорит как-то утром Олли, когда я сосредоточенно изучаю очередное интервью Мидраута. – Или хотя бы предупреждай меня, чтобы я сначала сбежал из комнаты.
– Нам важно знать, что происходит.
– Мы знаем, что происходит. Сплошное дерьмо.
– Следи за языком, пожалуйста, – говорит папа, подходя к нам.
– Извини, – одновременно отвечаем мы с Олли, и я складываю газету и бросаю ее на обеденный стол.
Лицо Мидраута красуется на первой странице, заголовок «Один голос для нашего времени» насмехается надо мной со скрытым смыслом, понять который по-настоящему могут лишь таны. Олли тоже замечает это и резко переворачивает газету.
– Вы двое… вы не разговаривали столько лет, а теперь вдруг вас водой не разольешь, – замечает папа, хлопоча над чем-то в кухне.
Я улыбаюсь Олли, но он не отвечает улыбкой. И снова у меня возникает то ощущение – будто он что-то скрывает от меня, но потом брат вроде как приходит к решению и говорит громче, чем это нужно для того, чтобы тебя услышали:
– Вообще-то, папа, можно мне завтра пригласить кое-кого к ужину?
– Конечно, – не оглядываясь, отвечает папа. – А твоим друзьям понравится паста?
– Все любят пасту, пап.
Я с любопытством смотрю на брата. Он уже много лет не приглашал никаких друзей. Даже Дженни – наш дом всегда был слишком тесен по сравнению с ее домом. Но теперь у Олли появился друг, с которым он хочет нас познакомить. Конечно, я сгораю от любопытства.
– Это кто-то из школы? – спрашивает папа.
– Нет. Из тех, чьи родные умерли во сне, – отвечает Олли. – Он потерял сестру.
Олли бросает на меня быстрый взгляд и почти незаметно качает головой. Я знаю, что он хочет сказать: «Она не была таном, не беспокойся».
– И как его зовут?
– Киеран.
– Хорошо. – Папа наконец поворачивается к нам: – Жду встречи с ним.
Приглашение в наш дом чужого человека выглядит огромным шагом. Кроме Клемми и нас самих, у нас никто не бывал, насколько я помню. Мне почти жаль этого Киерана – он хотя бы догадывается, каким странным покажется всем его присутствие? Знает ли он, что это испытание? Потому что так и есть, соображаю я на следующий вечер, когда меняю куртку с капюшоном на простую блузку. Это испытание Киерана – как он отреагирует на меня, на то, как я выгляжу, на мою манеру держаться? Но куда важнее то, что это испытание для нас как семьи. Вместе ли мы? Какими мы покажемся постороннему взгляду? Или Киеран заметит трещины между нами?
Должно быть, у папы сходные ощущения, потому что, спустившись вниз, я вижу особые приготовления с его стороны. Он подстриг бородку и больше обычного суетится из-за ужина.
Слышно, как в дверном замке поворачивается ключ. Первым входит Олли, он смахивает со лба растрепанные ветром волосы, он раскраснелся. Олли впускает в коридор юношу, и прежде чем я успеваю собраться, Киеран уже протягивает мне руку. Он весел и смотрит открыто, и это напоминает мне Рамеша, но в нем совершенно нет нервозности, что была у того. Я всегда считала Олли очень уверенным, но теперь вижу, что ошибалась. Бравада Олли всегда была показной, развязность – искусственной. А каждое движение Киерана говорит мне: он прекрасно чувствует себя в своем теле, что не свойственно Олли.
– Входите, входите, – говорит папа, кивая Киерану и нам, приглашая всех в гостиную, где уже аппетитно пахнет рагу, приправленным вином и густым соусом, отчего сразу текут слюнки. – Очень рад с тобой познакомиться, Киеран.
Улыбка Киерана заразительна.
– Я уже сто лет доставал Олли, просил показать, где он живет. Не знаю, почему он смущался.
– Олли смущался? – фыркаю я.
Брат строит мне гримасу, но тут Киеран тут же расставляет все по местам.
– А теперь, Олли, настал момент, когда я готов объединиться со всеми против тебя, – произносит он. – Но здесь тебя все любят, так что это значения не имеет.
Я со смехом выдвигаю стул для Киерана, папа подает ужин. И уже через несколько минут наш дом наполняется чем-то новым. Он кажется заполненным. Уютным. Нормальным, или тем, что я воображаю как нормальную семью, которой не пришлось проходить через то, через что прошли мы.
Киеран болтает, и я с радостью слушаю и наблюдаю. Он рассказывает нам о своих школьных делах и о своих увлечениях, расспрашивает нас о нашей жизни. Становится ясно, что Олли уже много рассказывал ему о папе и обо мне, и Киеран без смущения задает мне довольно личные вопросы – а ведь это наша первая встреча. Он спрашивает папу о маме, меня – об учебе в колледже Святого Стефана, и строго посматривает на Олли, что подсказывает мне: мой брат не приукрашивал собственную роль, когда речь заходила о Дженни. Олли время от времени тоже что-то вставляет, но частенько я ловлю его неуверенные взгляды, он посматривает то на папу, то на меня. Проверяет, все ли в порядке. Проверяет, нравится ли нам Киеран.
