Все в комнате кивают.
– Но тогда, если мы должны продолжать борьбу, – продолжает Киеран, – мы должны кричать громче, чем кто-либо из них. Мидраут получил свой один голос, но мы получили сотни! Мы можем заглушить этого выродка до того, как он зайдет против нас дальше, – до того, как он добьется, чтобы кого-то из нас убили!
Все вскакивают и кричат – победоносно, дико, злобно. Сайчи с такой силой топает ботинками по полу, что владельцу кафе приходится попросить нас не шуметь так отчаянно.
С меня довольно. Это не тот целебный бальзам, на который я надеялась.
Я сжимаю руку Киерана, прощаясь, и пытаюсь пробиться сквозь толпу. Но Константин загораживает мне дорогу.
– Уходишь? – спрашивает он, и в его глазах ледяные искры.
– Мне нужно глотнуть воздуха, – вру я.
– От воина требуется смело выдерживать все, – говорит Константин, – но ты дала понять, что ты не воин.
Мы молча смотрим друг на друга. Неужели этот человек, который выглядит так, словно за всю жизнь ни разу не испытывал никаких трудностей, только что назвал меня слабачкой? Во мне вспыхивает гнев, за ним – жар.
– Извините, – произношу я тоном ниже обычного.
Константин как будто готов спорить дальше, но наконец он отступает в сторону. Я проталкиваюсь сквозь группу, спускаюсь вниз и выхожу на свежий воздух парка. Я еще слышу рев внутри. «Слишком громко», – сказал как-то Мидраут.
И на этот раз я с ним согласна.
37
Я уже спускаюсь по склону, направляясь к дому, когда слышу шаги.
– Снова избегаешь правды? – окликает меня чей-то голос.
Я оборачиваюсь. Там стоит Сайчи, на ее щеках слезы, она тяжело дышит.
– Они просто не могут дать мне то, что мне нужно, – отвечаю я.
– Что? Шанс реально что-то изменить? Шанс сделать что-то с тем… – Сайчи горько плачет, говорит сквозь слезы. Потом вдруг взрывается и шипит: – …с теми людьми, которые сотворили такое с моим братом?!
– Ты действительно думаешь, будто они что-то изменят? – мягко спрашиваю я.
– Они хотя бы пытаются! А что постоянно делают таны, кроме как тайком сражаются с кошмарами, в то время как он продолжает действовать, распространяет свой яд? Какая польза от любого из вас?!
Это уж слишком для меня, я не могу такое принять даже от Сайчи, несмотря на то что она сделала той ночью с кошмарами и снами. Я делаю шаг вперед, сокращая расстояние между нами.
– Ты представления не имеешь, через что я прошла и сколько усилий приложила, чтобы свалить Мидраута! Ты понятия не имеешь, чего мне это стоило и как нам пришлось потрудиться, чтобы выстоять против него! И никогда больше не смей меня обвинять в том, будто я ничего не делаю, или мне придется выкинуть тебя из танов! И если мы не кричим о происходящем, это не делает нас молчаливыми!
Мы стоим там разозленные, тяжело дышим, глядя друг другу в глаза. Потом внутри Сайчи как будто что-то ломается.
– Вы хотя бы пытались спасти его? – шепчет она.
Первые слова, готовые вырваться у меня, – это слова защиты. Впервые я увидела Аннун глазами Сайчи. Она не была там в прошлом году, до нападения трейтре. Она не видела ангелов, парящих над Тинтагелем, дельфинов, играющих в реке. Аннун уже умирал, когда Сайчи оказалась призванной. И она видела только теряющий краски мир, что куда опаснее, чем красота. Она не может понять тягу спасать сновидцев от их кошмаров, потому что она видела лишь рыцарей, спасающих спящих друг от друга.
– Пойдем-ка, – предлагаю я.
– Пошла к черту!
– Сайчи… – Я смотрю на нее, протягивая руку, и та самая горячая волна, которая пробегает по мне, когда я использую свой Иммрал, охватывает мое тело. – Пойдем со мной. Пожалуйста.
Она колеблется между гневом и тяжестью правды, которую я предлагаю. Ее зубы стиснуты.
– Хорошо, – говорю я и иду прочь, сунув руки в карманы.
Через мгновение я слышу топот ее тяжелых ботинок за своей спиной.
Я молча веду ее в парк, прочь от узкой тропы, где мы рискуем быть подслушанными. На этот раз надо все сделать правильно. Я так часто уклонялась от этого в Аннуне, но мне выпал еще один шанс. И там, пока мы смотрим на медленное, ровное течение реки, я рассказываю ей все. Или почти все. Рассказываю о том, как принял меня Рамеш. О том, как он помог мне узнать, что случилось с моей мамой. Рассказываю о его доброте, и о его глупости, и о том, как я каждый день скучаю по нему.
А потом рассказываю о том, как он умер.
– Я бы и попытаться не могла спасти его, потому что никто из нас не заметил, как это приближается, – говорю я. – Он оказался первым, на кого напали.
– Так у него и не было шанса сражаться?
– Нет. Мне очень жаль.
Теперь у Сайчи сухие глаза, она смягчается.
– Он хотя бы был хорош? Как рыцарь?
– Твой брат был просто создан для этого, – говорю я. – Дело ведь не в том, чтобы быть хорошим в этом, пусть даже ты отличный боец. Он был избран… это было у него в крови.
Сайчи кивает, и мы идем дальше, через террасы парка над рекой. Я осознаю, что и Сайчи может кое-что мне сказать. Нечто такое, о чем я могла только догадываться.
– А Райанш нравился людям в Итхре? – спрашиваю я, впервые за очень долгое время называя его настоящим именем.
– Он был придурком. Отчаянно старался понравиться людям. Просто чертов придурок… – Сайчи дергает низко повисшую ветку, пока у нее в руке не остается несколько увядающих листьев. – Но он был хорошим. Добрым. Он не заслуживал всего того дерьма, что с ним случалось. Он был достоин лучших друзей в школе… – Она стискивает листья в кулаке. – Он заслуживал лучшей сестры.
Я могу представить, что Сайчи была груба с Рамешем дома, смеялась над его мягкостью. Я не могу ее утешить тем, что он ничего не имел против, потому что, хотя он умел прощать куда лучше меня, я знаю по собственному горькому опыту, как могут ранить такие слова.
– Семья – это всегда так странно… – говорю я вместо того.
– Я просто думала, что ему необходимо стать жестче, – качает головой Сайчи. – А потом узнала, что он – воин в Аннуне, и я не могу…
– Ты не можешь с этим разобраться? – спрашиваю я.
Она кивает.
Мы подходим к дороге, что ведет к мосту, но поворачиваем вниз, к воде – там стоят скамейки, повернутые в сторону плывущих лодок. И на ходу в моем уме начинает созревать понимание – о танах, об Испытании, о людях, какими мы являемся в наших сердцах вместо тех, каковы мы снаружи.
– Дело вот в чем, – говорю я. – Я не думаю, что быть рыцарем значит быть воином. Не только им в любом случае. Когда я впервые встретилась с лордом Элленби, он сказал мне кое-что… он сказал, что дело в желании пожертвовать собой, чтобы мог остаться в живых твой злейший враг.
