У Брендона мы взяли его любовь ко всем живым существам, пусть даже самым незначительным. Взяли храбрость Наташи и Найамх – одну тихую, другую дерзкую. От Сайчи и Иазы получили другие образцы любви, а от Рейчел – желание быть справедливой к тем, кого она любит. У каждого нашлось что-то небольшое, но прекрасное, чем можно поделиться. И коробка, недавно бывшая чистой, становится многоцветной. Она намного прекраснее той, что я изготовила в Итхре. Янтарь и мрамор покрыли ее поверхность, она стала олицетворением сотен желаний и фантазий.
Но за внешней красотой таится тошнотворный факт, от которого никуда не деться: все наши старания будут напрасны, если мы не сумеем найти меч.
Иаза и Джин выбиваются из сил, стараясь разгадать следующую подсказку. А я кончаю тем, что совершаю самую большую глупость из всех, что когда-либо совершала.
Вера в рыцарей и танов? Преклонение колен перед Круглым столом в Тинтагеле и клятва верности. Вера в Аннун? С помощью моего Иммрала я сажаю деревья по всей стране. Вера в себя? Выйти наружу из замка…
– Ничего, – ворчу я, когда мы возвращаемся в Итхр после нескольких недель таких занятий.
Я все еще в синяках после последней попытки. Мы рухнули на группу аптекарей – они старались не слишком громко хихикать, хотя и считали, что шум, с которым я приземлилась в аптекарском огороде, был чрезвычайно смешным.
– Мама, вообще-то, могла бы дать нам дополнительную подсказку, тебе так не кажется? – говорит Олли. – Все это уже становится немножко глупым.
– Это ты мне говоришь? – откликаюсь я.
Дома я тащусь вниз в пижаме и продолжаю разговор с Олли, который уже набрал в чайник воды для чая. Не спрашивая, он находит для меня пакетик «Эрл Грей». Я принюхиваюсь к горбушке хлеба и, решив, что он еще не испортился, кладу два ломтика в тостер.
– Как ты думаешь, она знала, что у меня будет Иммрал? – через какое-то время спрашивает Олли.
Я смотрю на брата. Он говорит с искусственным безразличием, как всегда, когда речь заходит о маме.
– Она была сосредоточена на том, чтобы одолеть Мидраута, – осторожно говорю я.
Если честно, у меня такое чувство, что мама любила меня больше, чем Олли. А после долгих лет предположений, что папа любит Олли больше меня, я знаю, как это может быть тяжело. Но я также и не хочу лгать брату, и не думаю, что сейчас говорю ему неправду. Мама действительно была сосредоточена на Мидрауте, особенно под конец.
– Она даже не упомянула обо мне в том письме для тебя, – вздыхает Олли.
– Разве это имеет значение? – возражаю я с деланным весельем. – Ее теперь нет с нами. Но у тебя есть папа и я. Только не говори, что ты становишься сентиментальным, что Киеран превращает тебя в мягкосердечного простофилю.
Я подталкиваю брата локтем, но он не улыбается.
– А у тебя никогда не возникало чувства, что мама была не таким уж хорошим человеком? – спрашивает он наконец.
– Что? Нет!
– Взгляни на факты, Ферн. У нее была огромная тайна от папы. Она экспериментировала со своей лучшей подругой – нет, мне все равно, что она пыталась помочь Эллен, – она не на шутку рисковала, потому что считала себя лучше других, и это дало обратный результат. Потом она свалила на нас эту невозможную задачу – чего ради? Чтобы заставить собственную дочь доказать, что она достойна Экскалибура? Но почему бы ей просто не верить в это?
– Она была осторожна. Она постоянно опасалась Мидраута, – возражаю я. Но понимаю, что в словах Олли есть смысл.
– А может быть, она беспокоилась, что ты окажешься больше похожей на нее, чем на папу? – многозначительно произносит Олли.
– Ну, я была бы горда, окажись я похожей на маму, – снова возражаю я. – Она была чертовски умной. Она выяснила, как добраться до Экскалибура, хотя никто другой этого не сумел. Она изучала Мидраута и сражалась с ним даже после того, как ушла из танов.
– То есть она была умной и одержимой, – усмехается Олли. – Но эти два качества не так уж великолепны, как ты их представляешь.
– Мама любила нас, Олли. Она любила нас и папу.
– Любила ли? – возражает Олли, снова возвращаясь к привычному тону «мне плевать». – Разве тебе не кажется, что, если бы она любила нас по-настоящему, она бы рассказала папе о том, что происходит? Или оставила бы нам подсказки получше? Сдается мне, все это просто ее попытки выглядеть лучше всех.
– Хватит болтать ерунду! – возмущаюсь я. – Мама умерла. Оставь ее в покое!
Я ухожу в свою комнату, и Олли не пытается меня остановить. Вот и снова мы ссоримся, и, как всегда, возвращаемся к маме. Она была причиной того, что я привыкла чувствовать себя такой одинокой… Я возлагала все свои надежды на мысль, что мама любила меня больше, чем Олли. Теперь я знаю, что так оно и было, но это порождает новые проблемы. Однако я должна защищать ее от обвинений брата. Мама должна быть лучше, чем изображает ее Олли. Ведь так?
42
Июль 2005 года
Уна дрожит, приближаясь к одному из домов в Челси. Ее вспотевшие пальцы скользят по дверному звонку, когда она звонит. Пусть она в Итхре, ей не забыть всего того, что сделал Мидраут. И это мучает ее сильнее всего: им никогда не добиться того, чтобы Мидраут предстал перед судом в Итхре за свои преступления. Оставалось надеяться лишь на то, что удастся найти его в Аннуне, а это выглядело все более и более нереальным.
Ее впустила молодая женщина в сером платье, вышедшем из моды. Где-то в доме заплакал младенец, женщина бросила на Уну испуганный взгляд и поспешила к ребенку. «Жена Мидраута?» – предположила Уна, но тут же отказалась от этой мысли – скорее няня. Или няня и любовница, если Мидраут следует обычному пути богатых изнеженных политиков.
– Миссис Кинг, – послышался голос, так хорошо ей знакомый.
Точно так же, как в Аннуне, при звуке этого голоса по спине Уны прошла дрожь.
– Мистер Мидраут… Спасибо, что согласились встретиться и поговорить со мной.
– «Мэверик»
[13] всегда искренне меня поддерживал, – ответил тот, – и я рад быть полезным. Прошу, входите.
Уна следом за Мидраутом вошла в его кабинет – прямо из вестибюля. Как и во всем доме, здесь были высокие потолки и деревянные панели. Но стены оставались голыми, на них висел лишь один портрет, прямо за письменным столом Мидраута.
– Кто-то из предков? – Уна кивнула на портрет.
Мужчина на нем выглядел суровым, спокойным, несовременным.
– Мой отец.
Уна заметила сходство между ними – такие же волнистые волосы и четкие скулы. И глаза были одного цвета: сланцево-серые. Но когда-то глаза Мидраута были фиолетовыми.
