Уна достала из сумки ноутбук, потом магнитофон. Ей очень неприятно было поворачиваться спиной к Мидрауту. Ее горло защипало при воспоминании о его руке. Потом она выпрямилась и положила свою аппаратуру на стол.
– Вы не против? – спросила она, показывая на магнитофон.
– Ничуть. Но вы увидите, что он не станет работать.
– Простите, не поняла?
На лице Мидраута мелькнула слабая улыбка:
– Боюсь, это непонятный эффект моего присутствия. Почему-то они никогда не записывают то, что я говорю.
Уна поняла. Его Иммрал мешал записи даже в Итхре. Возможно, это была та же самая загадочная сила, что заставляла людей забывать его точные слова, когда он выступал по телевизору. Наверное, открытие того, что Иммрал способен влиять на технику, должно было потрясти Уну. Возможно, оно бы потрясло любого, кто недооценивал силу Мидраута. Но Уна всегда знала, что Иммрал опасен в обоих мирах. Однако этот человек был лишен Иммрала несколько месяцев назад, и, судя по цвету его глаз, сила пока что не вернулась.
– Даже в эти дни? – спросила Уна, рискуя, как она знала, вызвать вспышку гнева. – Знаете, мне кажется, сейчас он может заработать. Попробуем?
Маска ни на мгновение не соскользнула с лица Мидраута.
– Конечно, всегда стоит попытаться.
Уна нажала кнопку, и оба они наблюдали за тем, как загоралась красная лампочка, говорящая о том, что запись пошла.
– Итак, мисс Кинг, что я могу рассказать вам такого, чего вы еще обо мне не знаете?
– О, но это ведь не будет чем-то вроде статьи, – произнесла Уна. – Это скорее нечто личное… Всем известны все факты о вас. А мне бы хотелось понять, что заставляет вас идти вперед. Каковы ваши ценности? Какими качествами вы более всего восхищаетесь? Примерно так. Когда вы баллотировались в премьер-министры, люди хотели знать лишь ваши политические взгляды. Теперь вы сошли с дистанции и «Один голос» распущен, так что мне подумалось, что пришло время понять, что вы собой представляете.
Уна сознательно дразнила его. Отчасти потому, что это было единственной местью, какую она сейчас могла себе позволить. А отчасти потому, что знала: это наилучший способ услышать честные ответы. Она была права – он на мгновение с нескрываемой ненавистью уставился на нее.
– Ну же, Себастьян, – тихо произнесла Уна, так, что если кто-то и подслушивал под дверью, то ничего бы не услышал. – Что заставило вас сдаться? Вы бессильны, вы дошли до того, что готовы дать интервью единственной газете, пожалевшей вас настолько, чтобы уделить вам немножко внимания.
– Не совсем бессилен, – так же тихо ответил Мидраут. – У меня по-прежнему есть золото.
Его взгляд сверлил Уну. Золотой трейтре, что убил ее друзей и коллег, трейтре, который чуть не убил ее саму и вынудил уйти из танов.
– Сдается мне, – сказала Уна, пытаясь вернуть самообладание, – что это не ваша сила… И каково это: полагаться на кого-то, кто делает за вас вашу работу?
– Я управляю им. Это мои действия.
– А если оно обернется против вас? Я представляю, как это должно быть страшно после вашего падения.
На это у Мидраута не нашлось ответа. Уна видела его обнажившуюся слабость. Нужду в единоличном контроле, неспособность позволить другим присвоить хоть что-то. И полнейшая растерянность, когда он не мог запугивать или промывать мозги тем, кто должен исполнять его приказы. Это было все, что она хотела узнать. Последний кусочек головоломки, чтобы принести его Андрасте и Нимуэ.
– Спасибо, мистер Мидраут, вы мне очень помогли. – Она собрала свои вещи и встала. – Позвольте попрощаться с вами.
Наверху младенец еще раз пискнул, прежде чем окончательно умолкнуть. Уна поймала взгляд Мидраута, устремленный на портрет его отца, – сын словно ждал указаний. А Мидраут заметил, что Уна наблюдает за ним.
– До свидания, – сказала Уна. Но когда она уже открыла дверь, Мидраут снова заговорил:
– Я вполне мог убить вас. Вы никогда не задумывались над тем, почему я этого не сделал?
Уна знала, что́ он имеет в виду, – тот момент в архиве, много месяцев назад, в ночь, когда она представила свои доказательства танам и начался процесс лишения его Иммрала. Вообще-то, она и сама часто спрашивала себя, почему он оставил ее в живых. Они ведь были в архиве совершенно одни. Мидраут с легкостью мог убить ее и заморочить остальным мозги так, чтобы они просто забыли о ней. И Уна знала, что теперь он хочет услышать ответ на свой вопрос. Была ли она достаточно сильна, чтобы сопротивляться? Нет, не была.
– И почему? – спросила Уна.
– Потому что вы были мне не нужны. Как только я узнал то, что узнали вы, вы больше не были мне нужны. Запомните это, Уна Горлойс.
43
Я не могу позволить себе слишком много размышлять о маме – ведь есть еще Мидраут, Экскалибур и, что хуже всего, экзамены в колледже. А потом происходит нечто такое, что вытесняет все это из моих мыслей.
Я уже в напряжении, когда входу в класс: в Боско сегодня необычная атмосфера, похожая на промежуток между вспышкой молнии и громом. Первое, что я замечаю, – это неподвижность, несмотря на то что в классе почти нет свободных мест.
– Поспешите, мисс Кинг, – говорит учительница истории как раз в тот момент, когда звенит звонок.
Лотти усмехается.
Следующее, что поражает меня, когда я иду к своему месту, – это вонь. Глубокое чувство неминуемого унижения рождается где-то в моем желудке. Но я не останавливаюсь – это было бы признанием того, что я ранима. Мой стол чист. А потом я вижу, что́ они сделали с моим стулом. Кто-то принес мусорный контейнер из женского туалета и рассыпал его содержимое по сиденью. На спинке – красные полосы, на одном углу прилипла прокладка, как бы подчеркивая, что это не краска.
– Садись, Ферн, – говорит учительница.
Большинство лиц повернуто в сторону от меня. Некоторые ученики трясутся от с трудом сдерживаемого смеха. Кое-кто смотрит на меня с жестокой ухмылкой. Эти ухмылки я помню по колледжу Святого Стефана. Те самые, что привели в конце концов… От этой мысли я ожесточаюсь. Там, в лесу, когда я была привязана к дереву, я плакала и умоляла. Но теперь такого не будет.
– Позвольте мне выйти, – вежливо, но твердо говорю я учительнице.
– Нет, нельзя, – отвечает она. – Садись Ферн, ты всех задерживаешь.
Она все так же не смотрит мне в глаза. И рассеянно потирает рукой губы. Но то, как она это делает – ладонью наружу, – напоминает мне знак «Одного голоса». И тогда я уже не сомневаюсь, что она с ним.
– Мой стул грязный, – произношу я уже окрепшим голосом. – Мне бы хотелось принести другой.
– Зачем? – говорит кто-то в углу. – Ты и сама такая же грязная.
– Мусор, – шепчет кто-то еще.
