– А Неризан нашла сбежавшую тварь? Ту, что напала на Брендона? – спрашиваю я.
– Пока что не беспокойся об этом, – отвечает Джин.
– Они убили его, – всхлипываю я.
Лица умерших сновидцев – и лица живых сновидцев – и всех тех рыцарей, которых я не смогла спасти, смотрят на меня.
– Ты не виновата, – шепчет Джин. – Ты не можешь нести на себе все. Никто не смог бы.
От стука копыт по траве дрожит земля, и я сквозь слезы смотрю на лорда Элленби, мчащегося на своем скакуне. Лорд Элленби спрыгивает на землю и быстро идет ко мне. Он хочет услышать обо всем, что произошло. Я понимаю: мне надо быть сильной, но я просто не могу… Не могу сейчас снова переживать все это. И, словно прочитав мои мысли, Джин встает между ним и мной.
– Извините, сэр, – говорит она, – но Ферн не может поговорить с вами прямо сейчас. И если честно… Я знаю, это не мое дело, но не стоит ожидать от Ферн, чтобы она постоянно вот так работала. Ей шестнадцать, черт побери!
Лорд Элленби вскидывает руку:
– Джин, я не собираюсь ее допрашивать.
Он опускается на колени рядом со мной.
– Все в порядке, Ферн, – мягко произносит он.
– Они убили столько…
– Давай вернемся в замок, а потом ты должна хорошенько выспаться.
По его приказу Джин вызывает велосипед с прикрепленными к нему маленькими носилками и заставляет меня усесться на них.
– Нет… Лэм… – протестую я.
Но Лэм уже уводят рыцари-паломиды, и к ее седлу аккуратно привязан Константин. Она жалобно ржет, оглядываясь на меня. Джин укрывает одеялом мое дрожащее тело. Лорд Элленби помогает рееви и венеурам укладывать в банки несколько безвредных теперь существ. Кавалл гоняется за ними, хватает их зубами и тащит к нам. Самсон стоит в стороне от всех, прислонившись к стене обсерватории и повесив голову. Олли тихо разговаривает с Сайчи, по их лицам текут слезы. Все страдают так же, как и я, а сама я вынуждена лежать на глупых маленьких носилках, под одеялом.
– О других тоже надо позаботиться, – говорю я Джин.
– Позаботятся, – кивает она, сильнее нажимая на педали, когда мы пересекаем холм и выезжаем на тропу, что ведет к реке и центру Лондона.
Велосипед катит, покачиваясь, и я впадаю в некое созерцательное состояние, глядя, как мимо меня на фоне неба скользят деревья. Все, что я видела сегодня, все, что я сделала, должно было также привести нас к завершению второй задачи. Но в чем смысл всего этого? Стоило ли оно наших потерь?
Мама, Андраста, Нимуэ – никто из них не мог знать, с чем мне придется столкнуться, но они должны были знать, что это будет опасно, и все равно создали для меня множество трудностей. Если бы нам не надо было действовать как один с той веревкой, мог ли Майлос выбрать другой маршрут? Мог бы он остаться в живых? Если бы нам не требовалось пять человек, могли Вьен и Линнея все еще быть с нами?
Гнев на мать – это новое переживание. Она так долго стояла для меня на некоем пьедестале… Я могу понять, что мама не была уверена, что я стану хорошим иммралом, но ставить меня в такое положение, когда я вынуждена подвергать опасности жизни других людей? Это непростительно.
Джин везет нас через мост в Тинтагель, где меня тут же окружают аптекари, потом проходит между мной и стеной лиц, пытающихся увидеть, что же случилось с девушкой-иммралом. В госпитальной башне – десятки платформ, встроенных в стены как полки. На каждой – постель. Моя справа, на самом верху. Я благодарна за это – понимаю, что это ради того, чтобы помешать людям прокрадываться сюда и таращиться на меня. Со своей постели я вижу всю башню: резные камни с изображениями змей, фрески – на них мужчины и женщины в белых халатах, они ухаживают за больными. Сладковатый дым стекает, как сухой лед, из вентиляционного отверстия на самом верху, и от него рождается ощущение, что тебя омывают розовой водой.
В голове у меня все еще колотится боль, но чем дольше я лежу здесь, тем больше думаю о других, они в таком же состоянии. Они ведь не привыкли пропускать сквозь себя Иммрал. Я не должна была оставлять их там.
Едва я села на постели, чтобы посмотреть, можно ли найти рядом какого-нибудь аптекаря и поговорить об этом, как слышу внизу движение. Широкая дверь госпиталя снова с негромким скрипом открывается и появляется целая толпа аптекарей со множеством носилок. На одних лежит без сознания Сайчи, у Олли вид совсем неважный. Джин и другие аптекари пытаются удержать Самсона, который непрерывно бормочет:
– Мне нужен лорд Элленби…
Появляется другая группа аптекарей, они тащат носилки с покалеченными сновидцами.
Один из них все время стонет. Константин молчит.
– Нет, – говорит Джин, взлетая к моей платформе.
– Что?
– Ты гадаешь, будут ли они в порядке. Я предупредила твой вопрос.
Один из аптекарей, окружающих сновидцев, уходит в кладовую, где хранятся травы и сердечные средства. Я в первый раз могу отчетливо видеть, что они делают. Кто-то пытается пришить оторванные члены к телам. Кто-то другой накладывает целебные растения на дыры в телах и черепах.
– Что будет, если все это не поможет? – спрашиваю я Джин. – Они же не потеряют руки и ноги в реальной жизни, нет?
– Нет, – отвечает Джин. – Это легко исправить. При наихудшем сценарии у них будут синяки там, где руки или ноги были оторваны, и еще онемение несколько дней. Мидраут сделал другое. Вот здесь вся опасность, – Джин показывает на свое сердце и голову. – Если мы не сумеем восстановить это, люди потеряют все то, что действительно имеет значение.
– Они станут идеальными персонами для Мидраута.
– Именно.
– Можно мне их увидеть? – спрашиваю я. – Может, я сумею помочь.
– Не раньше, чем я осмотрю сыпь на твоем лице.
– Какая еще сыпь?
Я провожу ладонью по щекам, а Джин подает мне зеркало. Кожа распухла, вздулась, почти как…
– Вот, – говорит Джин, держа зеркало передо мной.
Следы слабые, но отчетливые. Это не сыпь. Это мой шрам от ожога, он становится видимым в Аннуне. Я снова трогаю его.
– Больно? – спрашивает Джин, открывая какую-то мазь.
– Не так, как в Итхре, это точно, – отвечаю я.
Мне приходится сдержать дыхание, когда я пальцами нащупываю сморщенную кожу, – не из-за ощущения, а потому, как я это воспринимаю. Свобода. Да-да, свобода. Это мой маленький секрет, я на один шаг ближе к моим друзьям.
И я не стыжусь шрама, больше не стыжусь.
– Ты вот так выглядишь в Итхре? – со странным выражением лица говорит Джин.
– Долгая история, – отмахиваюсь я. – Тебе незачем из-за этого беспокоиться.
Она пристально смотрит на меня, какие-то слова зреют в ее уме и наконец срываются с губ:
