Пора прощаться.
Уна вышла на свежий воздух Трафальгарской площади, подняла лицо к солнцу. Каждое мгновение было хвалебной речью этому миру и женщине, которой она была в нем. Уна подбежала к фонтану и позволила дельфинам обрызгать ее водой.
Но как только она решила направиться к своему порталу у Тауэрского моста, она услышала это.
Тап-тап…
Уна резко обернулась. Это?..
Тап-тап…
Из-за фонтана появился золотой трейтре, его крохотные глазки мрачно уставились на нее. Она слишком долго мешкала.
Охота началась.
61
Тинтагель охватила летаргия. Но это не поражение. Это пауза. Накопление сил. Мы пока что делаем, что можем. Чарли находится в Тинтагеле, под защитой от влияния ее отца в Аннуне, хотя мы не можем защитить ее в Итхре. У нее случаются моменты ясного сознания, но по большей части мы держим ее в башне с ее псом Локо. Это жалкое существование, но мне нравится думать, что это все же дает ей больше свободы, чем давал отец.
Чарли может быть в Тинтагеле, а вот Экскалибур – нет. Мерлин и Нимуэ наконец ответили на призыв лорда Элленби, протащились через наш мост, с каждым шагом роняя части самих себя. Они последние из фей. Все остальные рассыпались.
– Мы не можем рисковать тем, что он снова его найдет, – пояснил им лорд Элленби.
Экскалибур завернули в плотную ткань. Я была бы счастлива никогда больше его не видеть, но Мерлин пронзительно смотрит на меня.
– Меч еще может тебе понадобиться, девочка, – говорит он. – Мы его спрячем где-нибудь так, чтобы ты смогла его найти, даже если мы исчезнем.
– Как угодно, – мрачно отвечаю я, а когда Мерлин поворачивается, чтобы уйти с мечом, добавляю: – Только не надо снова задавать мне три невыполнимые задачи.
Мерлин кивает без улыбки. Нимуэ проводит шелушащейся рукой по моему лицу, по глазам.
– Мне жаль, что я не смогла ее спасти, – говорю я.
– Она в тебе, – отвечает Нимуэ, потом окидывает взглядом остальных в этой комнате – Наташу, Найамх, Рейчел, Джин и Иазу. – Я вижу мою сестру во всех вас.
Мой брат в последующие недели не отходит от меня. Прежний Олли мог бы постоянно напоминать, что у него теперь есть сила, а у меня нет. Олли прошлого года мог бы попытаться скрыть свой Иммрал, причем так предусмотрительно, что в итоге мне стало бы только хуже.
Но нынешний Олли ничего такого не делает. Он просто существует рядом. Он будет пользоваться своим Иммралом, чтобы утешить меня, но никогда не станет говорить о моих чувствах. Он будет держать в руке искру инспайра, как обычно делала я, и заставлять его играть со мной. Это и есть новое будущее его Иммрала – Олли начинает приобретать мою долю силы.
– Но это будет лишь частично, – говорит нам Джин. – Он никогда не сумеет делать то, что могла ты, Ферн.
– А может, этого будет достаточно, чтобы удерживать крепость, пока не вернется твоя сила, – предполагает Олли, гладя на меня широко раскрытыми глазами и стараясь все делать правильно.
– Вы все-таки не дали Мидрауту захватить Экскалибур, не забывайте! – напоминает нам Рейчел.
– Да, – соглашается Олли. – Мама гордилась бы тобой.
Я смотрю на него, и мне не нужен Иммрал, чтобы понять, чего стоили ему эти слова.
Может, я теперь и бесполезна как рыцарь, но все-таки кое-что могу делать. Быть художником означает еще и то, что я при желании могу отлично копировать почерки. И я провожу немало времени, глядя на остроконечные буквы маминого письма, чтобы соорудить достойную подделку. Пора сделать то, что должна была сделать она сама, когда оставляла мне письмо об Экскалибуре.
Позже я нахожу брата.
– Ты бы ни за что не догадался, – говорю ему я, надеясь, что играю достаточно правдиво. – Я прибиралась в своей комнате… – Я не обращаю внимания на то, как он фыркнул, – и нашла тайник под доской на полу, точно такой же, как в Аннуне.
– Круто, – кивает он. – И там что-то стоящее?
– Только вот это, – пожимаю я плечами. – Оно для тебя.
Я отдаю Олли письмо – на конверте написано его имя. Я очень постаралась, чтобы состарить бумагу. Папа никогда и не заметит, что пропал какой-то чайный пакетик. Рука Олли дрожит, когда он берет письмо.
Милый мой Олли!
Не спрашивай, почему или как, но есть вероятность того, что я не увижу, как вы растете, дорогие. Мне так жаль! Я выполняю важную работу, стараясь сделать мир более безопасным, более открытым для тебя и твоей сестры. Я не хочу, чтобы ты боялся того, кто ты есть. Я не хочу, чтобы тебе приходилось лгать о том, что скрыто в твоей душе. Страх может быть полезен, как и гнев, но искренность – вот самое важное, что мы имеем, и мне хочется, чтобы ты мог ею пользоваться.
Олли… ты и твоя сестра так драгоценны для меня! Я хочу, чтобы ты знал: что бы ни произошло, какую дорогу каждый из вас ни выбрал бы в жизни, я люблю вас обоих, так люблю! Защищайте друг друга в мое отсутствие, пожалуйста. Вы двойняшки, а это самое важное.
Люблю тебя.
Мама
Возможно, это не так красноречиво, как могла бы написать она сама, и возможно, мне не следовало упоминать здесь о себе, но мне необходимо, чтобы Олли оставался рядом со мной. Я не настолько сильна, чтобы выдержать все в одиночку.
Вторую записку я бросаю в почтовый ящик дома неподалеку отсюда и не слишком далеко от кладбища, куда я отправляюсь потом, – там появились рядышком две свежие могилы с одной и той же фамилией. Пожалуй, меня бы выкинули из танов, если бы кто-то об этом узнал. Но родители должны знать, что их дети погибли не случайно.
И еще есть то место неподалеку от Тинтагеля, где два монумента тянутся к небу, – янтарь и золото… Внутри них хранятся вещи, дорогие павшим танам. Это кладбище тех, кто в последние шестнадцать лет пытался остановить Мидраута. Примерно через месяц после сражения на Трафальгарской площади мы собираемся, чтобы воздвигнуть третий.
Внутри него, среди множества знаков памяти павших, есть авторучка, такая же, как в соседнем монументе. Рамеш и Сайчи, единые во многом, хотя они даже не знали этого.
Есть еще нечто, что должно остаться у монумента. Моя коробка-головоломка. Наша коробка, потому что она принадлежит всем тем, кто проходил через Аннун. Я не смогу пока что использовать ее – может, и недолго, но до того времени, когда придет момент той войны, от которой мы не отказываемся. Часть меня тоже умерла в тот день. И кажется правильным, что эта коробка должна лежать рядом с нашими погибшими друзьями и их разбитыми мечтами.
После церемонии большинство танов не спеша возвращаются в Тинтагель, но несколько задерживаются. Это место не похоже на Лондон – оно ощущается как нечто между временем и пространством, как Стоунхендж, где время ничего не значит.
