– Бабуля, – прошептала Марен, опускаясь рядом с кроватью. – Я здесь, и всё будет хорошо. Наверное, нас уже ищут.
– Это вряд ли, – возразила Обскура. – Я с телефона бабушки написала твоей матери. Спросила, можешь ли ты остаться у неё на выходные. Она ответила, что не возражает. Затем, чуть позже, я написала ей с твоего телефона и сообщила, что ты прекрасно проводишь время.
Лицо Марен вспыхнуло. Она снова повернулась к Лиште. Брови бабушки были насуплены. Тонкие губы зашевелились, но не издали ни звука.
– Вы не можете заставить её спать вечно, – сказала Марен. – Она старенькая. Ей это вредно.
Обскура пожала плечами:
– Посмотрим, насколько хорошие кошмары ты для меня приготовишь.
Вокруг запястья Марен сомкнулись чьи-то сильные пальцы, от испуга она даже вскрикнула. Но нет, её схватила не Обскура. Это была Лишта. Голова бабушки поднялась. Её глаза были открыты так широко, что Марен видела вокруг её синих радужных оболочек белки.
– Не… помогай… ей. – С трудом выдавливая каждое слово, Лишта снова упала на подушку. Её губы безмолвно шевелились.
Обскура недовольно цыкнула.
– Иди, встань вон там, – сказала она Марен, указывая на гримёрный столик.
Марен засомневалась. Тогда Обскура слегка щёлкнула по мотыльку-убийце, и тот подлетел к ней.
– Живо!
Марен отпрыгнула, а мотылёк неподвижно завис в ожидании следующей команды Обскуры. Тощая балерина вытащила из спортивной сумки пипетку с прозрачной жидкостью и сунула её в угол всё ещё шевелящихся губ Лишты. А потом достала один из чёрных пакетиков, только что приготовленных Марен.
– Нет! – Ей стоило неимоверных усилий не вырвать сон из рук Обскуры.
На глазах у объятой ужасом Марен Обскура сунула под язык Лишты кошмар. Марен зажмурилась. Ей было бы больно видеть, как Лишта начнёт страдать от ужасных укусов, которые, как она знала, будут повторяться снова, и снова, и снова.
– Это то, что я думаю? – Обскура вынула из кармана маленькую жестяную баночку и открыла крышку. Её тёмные глаза сверкнули от жадности.
Марен не отваживалась посмотреть на жестянку.
– Понятия не имею, что вы имеете в виду.
– А по-моему, ты отлично это знаешь, – возразила Обскура. – Бабуля действительно не хотела, чтобы это попало ко мне в руки.
Марен ненавидела, ненавидела, ненавидела Обскуру за то, что эта злодейка называла Лишту так, будто та была и её бабушкой.
– Я ни разу её раньше не видела, – сказала она.
Обскура сдвинула крышку в одну сторону, потом в другую.
– Ты врёшь.
– Я не вру. – Марен спрятала за спиной вспотевшие руки и постаралась придать лицу максимально равнодушное выражение.
– У тебя есть один шанс рассказать мне, – заявила Обскура. – Тогда я дам твоей бабушке немного, и если ты солгала, я скормлю ей целый флакон снотворного. – Обскура наклонилась над спящей женщиной и убрала с её лба прядь седых волос. – Это вряд ли её убьёт, а там, кто знает…
Желудок Марен затрепыхался, как рыба на крючке. Если она не скажет правду, Лишта умрёт, даже не проснувшись. Умрёт у неё на глазах. И она, Марен, будет бессильно смотреть, как это происходит.
– Это шепчущая пыль. – Вина, извиваясь, заскользила по её коже, как черви. Она пообещала Лиште никому не рассказывать, а теперь дала в руки Обскуре ещё одно оружие.
Губы злодейки-балерины растянулись в мерзкой ухмылке.
– А теперь покажи мне, как это действует. – Она сунула в банку большой палец.
– Всего лишь крошечная щепотка. – Марен ненавидела себя за то, что выдала этот секрет, что рассказала Обскуре об этом красивом и опасном ингредиенте, который обнаружила Лишта.
Обскура бросила в ладонь Марен несколько шепчущих пылинок, и Марен приоткрыла Лиште рот и высыпала их в него.
– Извини, – прошептала она.
Лишта пошевелилась, что-то пробормотала и замерла.
– Продолжай. – Обскура нетерпеливо толкнула Марен в плечо.
– Бабуля? – сказала Марен. – Ты слышишь меня?
– Марен? – Голос Лишты был на удивление осмысленным. – Это ты, дорогая? Остерегайся жгучей крапивы. Ее побеги пытаются нас поймать.
– Я буду осторожна, – пообещала Марен.
Лишта тихонько вскрикнула и схватила её за руку.
– Они такие злые. О, милая, тебе лучше бежать. Моя рука застряла, так что вместо тебя они поймают меня. – Она хлопала себя по лицу, шее и рукам. – Беги, Марен!
На глаза Марен навернулись слёзы. Её бабушка угодила в ловушку кошмара, который она сотворила. Обскура оттолкнула её и склонилась над ухом старушки.
– Шипы большие, как спицы, – прошептала она.
Хрупкое тело Лишты дёрнулось, и она закрыла лицо руками.
– Беги, милая! Спасайся! Беги отсюда!
Марен отвернулась, но всё ещё слышала тяжёлое дыхание бабушки, её вздохи и крики.
– Где Амос? – спросила она, ненавидя себя за то, что хочет уйти, но не может, просто не может больше оставаться здесь.
Обскура указала на стену позади Марен.
– Соседняя дверь.
Марен старалась не смотреть на бабушку.
– Могу я увидеть его?
По губам Обскуры скользнула торжествующая ухмылка, и она кивком указала на дверь.
– После тебя.
В такой же соседней гримёрке рядом с Лиштой крепко спал Амос.
– Я прочла его текстовые сообщения и поняла, что на выходные он должен был остаться у друга, – сказала Обскура. – Поэтому я написала его матери, что он едет к другу, а затем сообщила его другу, что он якобы заболел и не может приехать. – Обскура изобразила фальшивую гримаску печали. – И зачем только ты привела его с собой? Лишняя головная боль. Теперь я должна заботиться о вас троих.
Заботиться могло означать в данной ситуации нечто совершенно противоположное, и вряд ли Обскура имела в виду что-то хорошее. На дрожащих ногах Марен прошла через комнату и проверила, дышит ли Амос. Если честно, она не ожидала, что его мама свяжет исчезновение сына с её собственным исчезновением, но невозможно даже представить, что никто не хватится их до вечера воскресенья. Марен попятилась от Амоса. Лучше уйти раньше, чем Обскура решит дать ему пакетик с кошмаром или подсыпать шепчущую пыль.
Источая самодовольство, Обскура последовала за ней в тёмный зал. Она не стала снова включать фонарик.
– Надеюсь, теперь тебе понятно, Марен Элоиза. – В темноте её шёпот был острым, как нож. – Ты действительно моя.
На Марен накатила волна осознания, ужаса и одиночества – такая мощная, что она едва не упала на колени. Если никто не начнёт искать их до воскресенья, это значило провести как минимум ещё две ночи в этом ужасном старом театре. Это значило, что ей по крайней мере ещё два дня предстоит готовить кошмары, угождать Обскуре, чтобы та не причинила вреда Амосу или Лиште, и постараться, чтобы её саму не ужалила эта отвратительная пчела. Марен не знала, как ей это удастся, но выжить – это единственный выход. Она должна выжить, ради Амоса, ради Лишты. Она закашлялась и попыталась избавиться от комка ужаса в горле.