– Я изготовлю новые сны, – сказала она.
22
Обскура снова надела пуанты и теперь раз за разом повторяла одну и ту же последовательность движений. Быстрые прыжки, переходящие в череду головокружительных вращений через всю сцену. В глазах Марен – кстати, на данный момент ей удалось изготовить пятьдесят семь кошмаров – всё выглядело идеально, но Обскура становилась всё более раздражительной и каждый раз, заканчивая третье вращение, разражалась потоком ругательств.
– По идее, тут тройной пируэт, – пробормотала она, положив руки на бёдра, и вернулась к противоположной стороне сцены. Она сняла трико и осталась лишь в чёрном купальнике и колготках.
«Попаду ли я на свой урок танцев во вторник», – задумалась Марен. До концерта оставалось всего три репетиции. Боже, какой глупый повод для беспокойства, учитывая, что в опасности сама её жизнь! Но мозг Марен вошёл в режим повышенной тревожности.
– Это один из ваших старых сольных номеров? – спросила она.
Обскура не ответила; быстро взмахивая руками, она вновь оказалась в центре сцены. Теперь мотылёк сидел на её причёске. Возможно, он спал. Марен отложила иглу и вытерла о джинсы дрожащие руки. Она очень надеялась, что кошмар Лишты к настоящему времени закончился и бабушка погрузилась в спокойный сон без всяких сновидений.
После ещё двух повторов, каждый из которых закончился, как и все предыдущие, Обскура злобно взвыла и, шагнув к краю сцены, вытащила из сумки бутылку с водой.
Сохраняя невозмутимое лицо, Марен завязала узелок и обрезала концы нитки ножницами.
– Если вы чуть быстрее повернёте левое плечо, думаю, вы сможете сделать тройной.
Обскура вытаращила глаза. Она поставила бутылку с водой и вытерла рот запястьем. Не говоря ни слова, она подбежала к краю сцены и начала заново. На этот раз тройной пируэт получился безупречным. Марен недоумевала, как у человека, который творил такие прекрасные вещи своим телом, было такое злобное сердце. Повторив доведённую до совершенства последовательность движений ещё пару раз, Обскура оперлась на край стола и положила руку на кучку вороньих перьев.
– Что ты знаешь про балет? – спросила она.
– Почти ничего. Мне до вас далеко. – Марен посыпала щепоткой кайенского перца клочок кожи, пропитанный моторным маслом. – Но я с детства хожу на уроки. Чечётка – моя специальность.
– Чечётка, – презрительно фыркнула Обскура и села, чтобы заняться растяжкой. – Зачем тебе это? – Марен пожала плечами. – Ты умеешь играть на сцене? – спросила Обскура. – Или петь?
– Не умею. – Марен бросила в кофемолку кожаную полоску.
– Значит, в твои планы не входит в будущем выступать на Бродвее, но ты всё равно берёшь уроки чечётки?
Обскура села на шпагат и склонилась к одной ноге.
– Чечётка – это весело, – сказала Марен.
Хруст кофемолки заглушил язвительный комментарий Обскуры. Как только все ингредиенты были размельчены, Марен высыпала их на стол.
– И это всё, что ты делаешь? – удивилась Обскура. – Перемалываешь гадости в кофемолке и зашиваешь их в пакетики?
– Дело не только в этом, – сказала Марен, храбро выбивая под столом чечётку. – Нужно знать правильные пропорции, вещицы, которые станут во сне событиями, и вещицы, которые просто создают обстановку или атмосферу. Вам нужна снотворная соль, но чтобы заставить её работать, вы должны владеть магией сновидений.
– Но если я возьму горсть омерзительных вещиц и заставлю тебя или твою бабушку подуть на эту соль, у меня ведь получится некий кошмар, не так ли?
Обскура встала, глядя на жуткие ингредиенты, разбросанные по столу.
Марен меньше всего хотелось, чтобы Обскура воспринимала её как расходный материал, поэтому тщательно подбирала слова:
– Да, у вас получится что-то вроде дурного сна, но, вероятно, в нём всё будет перемешано, и он не произведёт особого эффекта. – Она покосилась на Обскуру. – Вряд ли это будет настоящее искусство.
Обскура оперлась локтями на стол и одарила Марен такой приторной улыбкой, что Марен замутило.
– Но ты могла бы меня обучить.
«И тогда я тебе стану не нужна и ты избавишься от меня за ненадобностью», – подумала Марен.
– Чтобы научиться, требуется много времени, – сказала она. – Я учусь уже много лет, и всё равно мои сны далеки от совершенства.
Но Обскура уже спрыгнула в оркестровую яму, нашла там металлический складной стул и вытащила его на сцену.
– Я потратила двадцать пять лет на совершенствование моей балетной техники. Учёба меня не пугает.
Марен подавила охватившую её панику. Ей нужно продержаться всего дня два-три. В полиции умели отслеживать людей, имея на руках только крошечные улики. Кто-то должен их спасти. Кто-то наверняка видел, как они выходили из автобуса, и, возможно, Анри всё ещё кричал снаружи. Обскуре же не хватит пары дней, чтобы полностью овладеть искусством изготовления снов. Главное, продержаться это время и защитить Лишту и Амоса.
– Ну, хорошо, – сказала Марен. – Начнём с простого. Давайте покопаемся в этой земле и отыщем самые чёрные частички.
Это была кладбищенская грязь, никаких частиц искать не надо было, но это помогло бы выиграть время. Обскура придвинула стул ближе. Марен дала ей пинцет, пару аптечных очков, чтобы облегчить работу, и тарелку для сбора чёрных крупинок. Обскура работала быстро, тихо напевая, пока ковырялась в грязи.
Марен вытянула шею и увидела на полу за Обскурой спортивную сумку. Сумей она дотянуться до одного из сотовых телефонов, всё, что ей было бы нужно, это набрать номер 911. В полиции отследят звонок, даже если она не ответит. Марен точно знала, что это сработает. Однажды она случайно набрала этот номер и, когда ей перезвонили, не ответила, а через пять минут обнаружила у входной двери полицейского.
– Как вы попадали в дома к этим людям, чтобы подложить им кошмары? – спросила Марен.
– Я не попадала. – Обскура опустила пинцет и вытащила из волос пчелу-убийцу.
Марен тотчас сделалось муторно. Обскура взяла готовый кошмар и протянула его насекомому. Ощупав пакетик длинными усиками, мотылёк взял его в передние лапки. Марен с ужасом, но как заворожённая, наблюдала за тем, как Обскура что-то прошептала мотыльку, а затем указала на неё.
– Представь себе, что ты спишь, – приказала Обскура.
– Я не хочу… – начала было Марен, но Обскура нетерпеливо махнула рукой. – Закрой глаза. Быстро!
Марен прижала подбородок к груди и закрыла глаза. Через несколько секунд жужжание сделалось настолько громким, что всё тело покрылось холодным потом. Её лба коснулись дрожащие крылья, а затем насекомое поползло по её щеке. Ей так сильно хотелось его прихлопнуть, что она была вынуждена засунуть ладони под ноги. Один укус – и она раздуется, как воздушный шар, и задохнётся. Маленькие щекочущие ножки насекомого коснулись её губ, и Марен чуть не вырвало.
