– Не смей двигаться, – приказала Обскура.
К глазам Марен подкатились слезы. Между тем мотылёк затолкал ей в рот пакетик, и его кислый, чёрный вкус начал растекаться на языке. Сделав своё дело, мотылёк улетел. Обскура засмеялась. Марен выплюнула сон на стол, затем ещё несколько раз сплюнула на бумажное полотенце, пока серая слюна не стала прозрачной. Где-то сбоку дёргались и ползали какие-то тёмные существа.
– Может, ты всё же закончишь разбирать эту грязь и сообщишь мне, когда это будет готово? – Обскура отодвинула стул и вернулась к балетному станку.
Мотылёк вновь уселся ей на волосы. Сердцебиение и дыхание Марен постепенно вернулись в норму.
Обскура закинула длинную ногу на перекладину станка.
– Тебе известно, что я выросла в Рокпул-Бей?
Марен кивнула:
– Бабушка сказала, что вы однажды уже заходили в магазин, когда были юной.
– Значит, она помнит. – Обскура вытянула ногу и склонилась над ней. – Она рассказала тебе, что отказалась помочь мне?
Марен взяла пинцет и, не отрывая глаз от спортивной сумки, притворилась, будто перебирает крупинки кладбищенской грязи.
– Она сказала, что отказалась дать вам кошмар для мести. Хотела помочь вам другим способом.
Обскура презрительно фыркнула:
– Её другой способ не помог. Зато позволял моему братцу уйти от любой ответственности. Он думал, что это смешно! Ты хотя бы представляешь себе, каково это – каждую ночь бояться заснуть? Чтобы потом эти жуткие образы бесконечно крутились у тебя в голове весь день?
– Вообще-то, да, представляю, – сказала Марен.
Тонкая рука Обскуры изогнулась над её головой, а сама она откинулась назад.
– Твоя бабушка думала, что способна залатать меня какими-то мятными расслабляющими снами, но от них не было никакого толку.
Марен потянулась через весь стол за ворохом вороньих перьев, которые не были ей нужны – лишь для того, чтобы проверить, заметит ли это Обскура.
– При помощи всего одного сна мой брат завладел моим сознанием, – продолжила Обскура, не обращая внимания ни на что. – Всего один крошечный мерзкий кошмар, он заполз в мой мозг и навсегда там остался. Каждую ночь он выползал обратно.
Обскура сняла ногу со станка, взмахнула ею, вскинув очень высоко, и резко опустила в аккуратную пятую позицию. Затем отошла от станка и направилась за кулисы. Марен медленно обошла стол и скользнула в кресло Обскуры.
Из темноты раздался скрежет, а вслед за ним, толкая допотопный кинопроектор на тележке, показалась и сама Обскура. Из машины под самыми невообразимыми углами торчали всевозможные рычаги, колёса и стержни. Обскура развернула проектор к сцене и направила его луч на пустой экран, висевший на заднике.
– Я собираюсь отремонтировать это место и заново открыть, – заявила Обскура. – Но театр больше не будет называться «Звёздный свет». Это будет «Театр теней», и я буду его звездой.
23
Включился свет проектора. Аппарат затикал и зажужжал, отбрасывая на белый экран клубок теней. Обскура поднялась на пуанты и подплыла к экрану. На тележке две механические руки двигали перед лучом света чёрные вырезанные фигурки. Беспорядочное скопление теней на экране то смещалось, то было не в фокусе, но затем обрело чёткие очертания: мальчик-марионетка и ряд кривых зданий с пирсом в конце.
– Таких спектаклей ещё никто не видел, – пояснила Обскура. – Тёмное смешение теней и танца, кукол и живых исполнителей, красоты и ужаса.
Она вылетела на свет, и её тень присоединилась к другим теням. Она изгибалась и растягивалась, сгибаясь даже в тех местах, где настоящие тела не гнутся.
– Ты представляешь, каково в блестящем капризном Рокпул-Бей быть ребёнком, обладающим магией насекомых? – спросила Обскура. – Быть ребёнком, который шепчется с жуками в городе, полном заколдованного мороженого, заколдованных конфет и бакалейных магазинов, полных цветов?
Она отошла от проектора, и её тень начала уменьшаться; её руки и ноги сделались короче, пока она не стала того же роста, что и мальчик-тень.
– Люди в этом городе ценят только один вид магии: одновременно счастливую, пушистую и приторно-сладкую. Любой, кто не подходит под это описание, – изгой. Мои способности тревожили даже моих собственных родителей.
«В словах Обскуры есть доля истины», – подумала Марен. Весёлая магия определённо удостаивалась большего внимания и поддержки со стороны жителей городка. Кроме их магазина снов, она не смогла вспомнить никакое другое заведение, которое бы торговало товарами из более тёмных областей магии. И даже своими кошмарами они торговали тихо, никогда не рекламируя их туристам, как то делали все остальные.
– А потом мой брат подсунул мне тот кошмар, – сказала Обскура.
На экране появилась огромная змея. Она приподняла голову и открыла пасть, а маленькая Обскура-тень съежилась и забилась в угол. Змея схватила её за ногу и начала заглатывать, и тогда мальчик-марионетка рассмеялся и от злорадной радости даже схватился за живот.
– Мой брат думал, что это смешно. Он рассказал своим друзьям, и те помогли ему продолжить розыгрыш, даже когда я бодрствовала. Вскоре в это была вовлечена вся школа. – Обскура с отвращением фыркнула. – Этот город может показаться таким приторно-сладким, но под оболочкой он гнилой.
Змея-тень продолжала заглатывать ногу девочки. Рядом с братом появились куклы маленького роста. Они тыкали пальцами и насмехались.
– Я умоляла маму разрешить мне перейти в другую школу. – Голос Обскуры звучал тихо и бесстрастно. – Но она была слишком занята, чтобы возить меня туда ежедневно.
Марен вспомнила, как умоляла маму разрешить ей перейти в другую школу. Она отлично знала, каково это, когда другие дети шепчутся за спиной, насмехаются над тобой. Иногда ей требовались все силы, чтобы не сбежать из школы и, не останавливаясь, бежать куда-то далеко-далеко-далеко. Ей невольно стало даже немного жаль Обскуру.
– К концу шестого класса у меня не осталось никого из друзей, – сказала Обскура. – Остались только мои крылатые красавицы.
Танцующая стая бабочек-теней кружила над головой Обскуры, то целуя её в щёки, то садясь на плечи. Маленькая кукольная девочка стала выше. Тоньше. Резче. Пальцы сделались костлявыми, с длинными ногтями.
– Моим единственным спасением была танцевальная студия, – продолжила Обскура, и Марен вновь поймала себя на том, что между нею и этой злой женщиной много общего. – Я проводила там каждый день, оттачивая технику. Я поклялась, что найду способ заставить людей ценить меня. Уважать меня. Любить меня. Когда мне исполнилось четырнадцать, я прошла конкурсы во все лучшие балетные школы мира, и выбрала ту, которая была дальше всего от этого ужасного места.
