«Неправда, это не ужасное место», – подумала Марен, но вслух говорить не стала, не желая привлекать лишнее внимание. Если полностью откинуться назад, можно почти дотронуться до верха спортивной сумки. Пальцы Марен коснулись молнии.
– Я работала на износ, тренируясь день и ночь, пока не стала лучше всех остальных девочек. – Обскура-тень стояла у балетного станка и, вытянув мысок, делала взмахи ногой, взад-вперёд, взад-вперёд. – Затем я поступила в балетную труппу и неустанно трудилась, пока не стала солисткой, а затем ведущей солисткой. Примой, если угодно. – Её тень застыла в глубоком реверансе, а вокруг неё падали розы на длинных стеблях. – Наконец все полюбили меня. В каждом городе, куда мы приезжали на гастроли, меня окружали восторженные поклонники. Моя Одетта-Одиллия в «Лебедином озере» доводила до исступления целые залы.
Обскура внезапно повернулась. На её лице плясал свет, он зловеще блестел в её глазах. Марен резко подалась вперёд на стуле. Её щёки горели, грудь вздымалась. Она подняла бутылку с чернилами кальмара и сделала вид, будто читает этикетку.
– Звучит неплохо, – сказала она как можно спокойнее.
– О да, – согласилась Обскура. – За исключением того, что мне всё ещё снится этот кошмар. Ты даже не представляешь, что этот ужас, ночь за ночью, делает с тобой. Я пыталась не засыпать, но без отдыха невозможно выдержать гастрольный график. Даже такому сильному человеку, как я.
Взмахивая одной ногой, Обскура-тень закружилась в фуэте. Она кружилась и кружилась, пока внезапно её нога не хрустнула и как-то странно согнулась. Затем она упала на пол. Марен взвизгнула, её взгляд метнулся к настоящей Обскуре, но та поднялась, невредимая, со свирепым выражением на угловатом лице.
– Я вдребезги разбила коленную чашечку, – прошептала Обскура. – На выздоровление ушёл год – операции и восстановительная терапия, – а когда я вернулась, оказалось, что постановщик отдал все мои роли другим артисткам. Он сказал, что моя карьера закончена и я больше никому не нужна. – Обскура выплюнула эти слова, словно отраву.
– И что же вы сделали? – спросила Марен.
– Я вернулась в Рокпул-Бей и встретила твою дорогую сестрицу.
Встретила. Как будто это была случайная встреча, а не злой умысел. Марен проглотила резкую реплику, готовую сорваться с её языка.
– Потом я нашла своего брата и отомстила ему за то, что он со мной сделал.
На экране появился человек-тень. Он потянулся и зевнул, затем забрался в кровать. Мотылёк-тень пролетел над его головой и бросил ему в рот какую-то блестящую точку. В углу экрана Обскура-тень стояла, наблюдая за происходящим. Человек-тень резко вскочил и беззвучно закричал.
– Через две недели он стал бояться выходить из дома и идти на работу. Затем он начал бояться собственной жены и перестал выходить из комнаты.
Обскура-тень прыгала, кружилась, швыряла в воздух горсти крошечных пакетиков со снами, и те сверкали на экране.
– Я также выследила всех его старых друзей. И когда люди начали уезжать из города, я осознала прекрасную возможность переделать это место на мой собственный вкус.
Над Марен издевались полжизни, но ей ни разу даже в голову не пришло отомстить сразу всем в школе, не говоря уже о целом городе. Такому масштабу мести никакого оправдания не было. Одним быстрым бесшумным движением она вновь потянулась к сумке. На этот раз ее пальцы скользнули по чему-то металлическому. Бутылка с водой. Она слегка развернула стул боком и, ещё глубже погрузив пальцы в трикотажную ткань, нащупала дополнительную пару пуантов. Телефоны должны быть где-то там. И, возможно, шприц-карандаш.
– Я сейчас избавляюсь от всей магии Рокпул-Бей, – заявила Обскура. – А теперь, когда у меня есть шепчущаяся пыль, я намерена превратить это место в нечто лучшее. Нечто более тёмное. Я заставлю всех уважать мой вид магии. Люди каждый вечер будут приходить в этот театр, чтобы увидеть, как я танцую. Они будут ловить каждое моё слово. Будут приносить подарки. Делать всё, что я скажу. В конце концов, все будут поклоняться мне и боготворить меня.
Мотыльки-тени слетали с края экрана и хлопали по заднику. Они разбежались по полу, подбираясь все ближе и ближе к ногам Марен. Она знала, что это всего лишь иллюзии, но ей была противна сама мысль о том, что они могут коснуться её. Резко повернув плечо, она сунула руку глубоко в сумку, и ногтем задела резиновый край чехла от телефона. Она держала его в руках так часто, что сразу узнала.
Обскура замерла с голодным блеском в глазах. Марен отдёрнула руку, но крепко вцепилась в мысленный образ места внутри сумки, где лежал телефон.
– Кому вы дадите шепчущую пыль? – спросила Марен, вздрогнув, когда по её туфлям промелькнули мотыльки-тени. Она была готова поклясться, что чувствует, как их тонкие крылья касаются её лодыжек.
– Кому угодно. Всем. – Тень Обскуры закружилась и подпрыгнула. – Ты только представь себе, над кем я могу властвовать. Представь, какие мысли я могу вкладывать людям в головы, теперь, когда у меня есть своя личная создательница снов.
– Я не ваша личная создательница снов, – пробормотала Марен. Но она уже их создавала. Так как ещё не придумала, как обезопасить Лишту и Амоса.
Марен внимательно наблюдала, как Обскура подпрыгивает в луче света, ловит руками тени мотыльков и подбрасывает их в воздух. Она представила себе телефон, спрятанный под чем-то шерстяным в дальнем углу спортивной сумки. Обскура тем временем завертелась в головокружительном четверном пируэте. Воспользовавшись моментом, Марен резко подалась вперёд, глубоко засунула в сумку вытянутые пальцы и сомкнула их вокруг своего мобильника.
– VOUS PUEZ COMME UN CHOU POURRI, – разнёсся по пустому театру скрипучий птичий голос.
Ножка стула, на котором сидела Марен, оторвалась от пола, и она качнулась назад, где застыла на долгое, тошнотворное мгновение, прежде чем пришла в себя и сунула телефон себе под бедро. Обскура остановилась на середине движения и бросилась выключать проектор. Тени исчезли, а зрительный зал заполнил леденящий кровь крик. На лице Обскуры появилось понимание.
– Это птица из вашего магазина?
Марен поморщилась. Только Анри ей здесь не хватало.
Обскура склонила голову.
– Я воняю тухлой капустой?! – крикнула она. – Почему бы тебе не сказать мне это в лицо, ты, жалкая метёлка из перьев?
С балкона, кружась, слетел серый силуэт и уселся на балетном станке. Анри склонил голову набок, громко свистнул и прокаркал:
– JOLIE MADEMOISELLE. BONJOUR, BONJOUR, CHERIE!
[14]
Обскура ухмыльнулась:
– Прилетел спасать своих хозяек, верно?
Анри мелкими прыжками перебрался ближе к Обскуре и кивнул.
– JOLIE, JOLIE, – прочирикал он. Затем кивком указал на Марен, понизил голос и что-то протараторил по-французски.
