Обскура весело рассмеялась. Марен заёрзала на стуле.
– Ты гадкая мелкая тварь, так ведь? – Обскура щёлкнула языком и протянула ему руку. Ни секунды не колеблясь, предатель-попугай перелетел на её запястье. Все сердитые мысли, которые когда-либо возникали у Марен по поводу Анри, внезапно подтвердились. Надо сказать, у неё было ещё несколько сердитых мыслей. Она вытащила телефон из-под ноги.
Обскура на пуантах плыла по сцене, а Анри восседал у неё на плече.
– Интересно, сколько тебя нужно будет дрессировать, чтобы ты тоже доставлял кошмары, – размышляла балерина, делая пируэт.
Чтобы сохранить равновесие Анри замахал крыльями.
– Осторожно, – сказала Марен. – Он обожает есть мотыльков.
Обскура вздрогнула. Пока она следила за тем, чтобы Анри не глазел на мотылька в её волосах, Марен повернулась и положила одну ногу на другую так, чтобы закрыть телефон. Украдкой провела пальцем по экрану и вытащила клавиатуру. 9–1…
– С твоим стулом что-то не так?
Видя, что Обскура направляется к ней, Марен торопливо опустила ногу на телефон.
– Нет, – пискнула она. – Просто… он липкий.
– С какой стати ты вообще сидишь на моём месте? – Обскура пнула ногой спортивную сумку, тем самым лишив Марен шанса вернуть телефон на место.
– Отсюда было легче дотянуться до ингредиентов. – Голос Марен повысился примерно на три октавы вины, и она всё не собиралась формулировать свой ответ как вопрос.
Обскура оторвала Анри от своей руки и подбросила попугая в воздух. С возмущённым криком он захлопал крыльями, а затем улетел на балкон.
– Вставай, – приказала Обскура.
Марен упёрлась подошвами в пол, как будто тем самым могла приклеить ноги и телефон к стулу.
– Я ещё не закончила с изготовлением сна.
– Я. Сказала. Встань.
Мотылек Обскуры зажужжал у затылка Марен. Прижимая телефон к ноге, Марен попыталась отвернуться, но как только поднялась со стула, Обскура схватила её за локоть. Телефон выпал и с глухим резиновым стуком ударился об пол. Марен тотчас обдала горячая волна стыда, хотя за саму попытку сбежать ей не было стыдно. Стыдно было за другое: иметь глупость быть пойманной. А она была поймана.
Мыском потрёпанных пуантов Обскура отбросила телефон в сторону, и последняя крупица надежды Марен упала вместе с ним со сцены. Затем она открыла коричневую бутылку и вылила на тряпку какую-то пахучую жидкость.
– Простите меня, – прошептала Марен, мысленно адресуясь Лиште, Амосу и самой себе, когда Обскура пересекла сцену.
Тряпка закрыла ей рот, и она погрузилась в темноту.
24
В комнате не было не только мебели, но и дверей и окон. Стены и пол были выкрашены красной краской, что равномерно капала с потолка. В дальнем углу комнаты лежал пушистый комок: чёрная кошка свернулась клубком, спрятав морду. Шлёп. Капля краски упала на волосы Марен. Шлёп. Капля упала на кота в углу. Тот поднял голову и открыл светящиеся красные глаза с вертикальными прорезями зрачков.
– Милая кошечка, – сказала Марен, очень надеясь, что эта кошечка действительно милый пушистый питомец. Но светящиеся красные глаза подсказывали, что, вероятно, это не так.
Кот поднялся на ноги и потянулся. Странным образом свернувшаяся чёрная фигура на полу переместилась и превратилась в другого кота, который тоже встал и потянулся. Затем ещё один кот, затем ещё и ещё. Обычно Марен любила кошек. Но эта комната была такой крошечной, а их теперь было по крайней мере два десятка, и их жуткие, красные глаза были устремлены на неё.
Марен попятилась, ища глазами дверь, дыру, любой выход из этой ужасной комнаты, но везде, чего она касалась, была только мокрая красная краска. Её подошвы оставляли на липком полу кривые следы. Ещё кошки, и ещё, и ещё, и все как одна с горящими глазами. Внезапно все они пригнулись и зашипели. Сердце Марен окаменело от ужаса. Шлёп. Капля краски попала ей прямо в глаз. Шлёп – ещё одна попала в другой глаз.
Она попыталась стереть их, но всё, что она видела, было жгучим и красным. Шипение кошек стало громче, и пушистые тела начали сплетаться вокруг её лодыжек. Взад-вперёд, всё выше и выше, вверх по её ногам, их острые как бритвы когти царапали ей кожу.
– Брысь отсюда! – прошептала она, пытаясь оторвать их от себя, но их мех был скользким от краски. – Брысь!
Кошки карабкались по её спине и груди, пушистая кошачья морда тёрлась о её щеку. Кошачье дыхание проникало ей в ноздри, пахло резиной, ржавчиной и гнилью.
Марен закричала.
И проснулась.
Но открыть глаза не смогла. Она пыталась и пыталась это сделать, но потом сообразила, что они уже открыты, но было так темно, что никакой разницы не было. Её голова была как треснувшее яйцо, к губам и ресницам налипла пыль. Марен приподнялась на локте и подождала, пока ужасное вращение прекратится. Было трудно прийти в себя: ведь она ничего не видела. Было невозможно определить, где здесь, собственно, верх, а где низ.
– Эй? – Её голос был скрипучим и пыльным. – Есть тут кто-нибудь?
Тишина. Затем над её головой раздалось знакомое цок-цок, цок-цок.
– Мне всего лишь было нужно несколько снов. – Голос Обскуры был приглушённым, но её тон язвительным. – Зря ты вынудила меня это сделать.
К горлу Марен от ужаса подкатился комок желчи.
– Где я?
– Под сценой, куда ведут люки. – Каблуки Обскуры застучали ближе. – Это называется подполье. – Она засмеялась, как будто только что очень смешно пошутила. Марен прикусила язык, чтобы не закричать. – Несколько дней пребывания там сделают тебя более сговорчивой.
Что-то промелькнуло мимо Марен – маленький грызун или большой жук. Она бросилась в другую сторону и наткнулась плечом на кусок металла. Над головой была едва различима единственная полоска тусклого сероватого света, недостаточно яркая, чтобы можно было что-нибудь разглядеть.
– Откуда у вас этот кошмар? – спросила Марен.
У Лишты в магазине таких не было, а Марен никогда не слышала, чтобы Хэлли создавала сны о кошках. Она была вынуждена признать, что это был мастерски сделанный кошмар.
– Я изготовила его сама, – ответила Обскура. – Пока бабуля спала, я держала банку с кристаллами снотворной соли у неё под носом.
– Вы изготовили… – Марен не договорила. Скажи она Обскуре правду, что сон был по-настоящему кошмарным, Обскура решит, что она ей больше не нужна. – Ну да, конечно, – добавила она. – Это совершенно очевидно.
