Он застенчиво улыбнулся:
– Не знаю, пойму ли я когда-нибудь хоть что-то про радио.
– Обязательно поймешь. – Она ободряюще потрепала его по руке.
На кухню вернулась Карла, и София спросила, как там Габриэлла.
– Вялая, спать хочет, – ответила Карла и пожала плечами. – Ладно, поживем – увидим.
Она достала буханку испеченного накануне хлеба, несколько домашних помидоров, бутылку своего же оливкового масла и соль. Тоненько порезала помидоры и выложила на стол крохотные булочки, испеченные вместе с хлебом.
– А сушеные персики? – спросила София, зная, что Альдо очень любит их.
Карла истово верила в то, что еда успокаивает; она кивнула и отправилась в чулан, где прятала персики.
– Ты можешь сегодня прийти, чтобы позировать немножко? – прошептала София, когда Карла стояла к ним спиной. – Мне надо закончить сегодня предварительные наброски.
Глава 20
Уже почти совсем стемнело, и в относительной безопасности заброшенного фермерского домика Марко пристально смотрел на Максин.
– Можешь докладывать о нашей численности, – сказал наконец он, – а также о расположении отрядов, о нехватке оружия, но только не называя имен. Ты поняла?
Марко схватил ее за плечи, больно сжав их сильными пальцами.
– Поняла? – повторил он.
Она закивала, а сама тем временем пыталась отыскать белье. Куда же, черт побери, подевался лифчик?
– И еще никому ни слова о том, что увидишь сегодня ночью. Если столкнемся с проблемами, ты – сама по себе. Прячься или убегай.
Она нашла лифчик, поймала на лету брошенную им кофточку, и оба быстро оделись. Марко повесил на шею бинокль. Она бросила на него удивленный взгляд.
– В чем дело? – спросил он.
– Где ты его раздобыл, скажи на милость?
Он засмеялся, подошел к ней и поцеловал в губы.
– Я могу раздобыть все, что угодно.
Они потихоньку прошли на кухню, где уже собралась группа людей с холодными, безжалостными глазами. Худой, с плутоватым взглядом мужчина постарше, глумливо ухмыляясь, отпустил на ее счет непристойную шуточку. Остальные посмеялись и перестали обращать на нее внимание. Она заметила среди них и Лодо, который был с ними ночью в башне, а потом с удивлением увидела и Альдо; возбужденный взгляд его совсем еще юных глаз говорил о том, что ему страшно, хотя на губах играла молодецкая улыбочка.
Максин схватила его за локоть.
– А я думала, что ты будешь учиться работать с рацией, – прошептала она.
Он покачал головой:
– Это я так, матери сказал и графине тоже… мне этого мало. Хочу увидеть настоящее дело.
– И Марко согласился тебя взять?
– А что ему оставалось делать? Я просто пошел за ним, и вот я здесь.
Максин оглядела остальных. Одежда на всех была темного цвета, а поверх обуви натянуты толстые носки.
– На, надевай. – Марко протянул и ей тоже пару носков. – Меньше шума при ходьбе. Это для нас связали деревенские женщины.
– Ну что, Альдо, готов? – спросил мальчишку худой.
– Забыли? – вмешался Марко. – Никаких имен. Зови его просто Малыш.
Альдо усмехнулся.
Максин видела, что все эти люди крайне возбуждены. Боязнь лицом к лицу встретиться со смертельной опасностью, страх быть захваченными врагом смешивался в их сердцах с глубоким волнением перед возможным успехом операции, а это, что ни говори, гремучая смесь. Отряд тронулся в путь; один из них окликнул Альдо:
– Малыш, ты идешь со мной.
Максин нырнула под низко нависшую ветку и, впитывая в себя энергию их возбуждения, двинулась за ними.
Минут сорок пять шли молча, пока не добрались до железнодорожного полотна. Максин поняла: партизаны собираются совершить на железной дороге диверсию. Трое несли за плечами тяжелые рюкзаки, где наверняка скрывалась взрывчатка.
– Услышишь кашель, – прошептал ей Марко, перед тем как уйти, – знай, что это будет сигнал: приближается охрана. Мы собираемся пустить под откос товарный поезд нацистов с продовольствием. Но ты сиди здесь и никуда не суйся.
Со своей позиции, в слабом свете фонарика с севшими батарейками, Максин смотрела, как эти трое достали из рюкзаков странные предметы в форме длинных колбас вроде салями. Потом она наблюдала затаив дыхание, как они подкрались к железнодорожному полотну, проходящему по долине к Сан-Джованни-д’Ассо. Они принялись закладывать взрывчатку под рельсы на небольшом мостике, устроенном над шоссейной дорогой, так чтобы взрыв произошел при контакте с колесами локомотива. Их цель заключалась не только в том, чтобы пустить под откос весь поезд, но и в том, чтобы повредить железнодорожный путь. В мертвой тишине ночи слышно было, как то один, то другой камень, а то и сразу несколько срывались у них из-под рук с насыпи и с громким цоканьем катились вниз. Подрывники замирали от страха быть обнаруженными. В темноте Максин заметила, как блестят линзы бинокля Марко. Интересно, что он видит в окуляры? Еще двое партизан, наблюдатели, находились несколько выше и внимательно оглядывались, готовые в любую секунду кашлянуть или свистнуть, если заметят, что кто-то приближается. Сгущающееся напряжение ощущалось везде, и чем дольше продолжалась работа, тем, казалось, жестче становилось ее тело. К тому же ночь выдалась поразительно холодной, и Максин дрожала, как листик на ветру.
Внезапно темноту прорезала ослепительная вспышка, и сразу стало светло как днем. Немецкий патруль! Они запустили осветительную ракету! Раздались свирепые крики на немецком, и партизаны бросились наутек. Затарахтели автоматы, и Максин увидела, что Альдо упал. Она зажала рот ладонью, чтобы не закричать, но мальчишка вскочил и снова пустился бежать. Облегченно вздохнув, она еще пару секунд наблюдала за ним, но не успела отвернуться, как с ужасом заметила, что какой-то немец схватил Альдо и швырнул его на землю. Мальчишка снова, шатаясь, поднялся на ноги. Она обернулась, ища глазами Марко, но уже ничего не могла поделать.
Остальные разбегались кто куда, стремясь в лес, и растворялись в темноте между деревьев. Наконец в ней самой проснулся инстинкт самосохранения, и Максин последовала их примеру. Спотыкаясь и путаясь в собственных ногах, она бросилась в лес; ветки били ее по лицу, царапали щеки и лоб, под ногами громко хрустели сухие палки и сучья. С ветвей дождем капала роса. Среди деревьев шуршали, убегая прочь и сопя, какие-то звери. Дикие кабаны? А вдруг они нападут? Она продолжала бежать вслепую, пока не зацепилась ногой за узловатый древесный корень и плашмя не шлепнулась на землю. От сильного удара у нее перехватило дыхание. Ноздри наполнил смрад гниющей растительности, к горлу подкатила отвратительная тошнота, и ее вырвало. Промокшая насквозь, она заставила себя подняться и кое-как заковыляла дальше, едва ли сознавая, куда идет, а когда начался подъем, попыталась бежать, часто дыша и задыхаясь. В кронах деревьев свистел ветер, и в непроглядной темени казалось, что все вокруг шевелится. Она с разбегу врезалась в толстый ствол дуба и с трудом отдышалась, но внезапная судорога свела ей икру, и больше она бежать не смогла. Где-то залаяли собаки. Немецкие? Приближаются или бегут в другую сторону? Она поплелась дальше; подъем становился все круче, идти было больно, девушка сильно хромала и испытывала такой жуткий страх, какого раньше представить себе не могла.
