У Анны же никаких угрызений совести не было и в помине. Для нее убитый был немцем, а именно из-за этих проклятых немцев она потеряла любимых мужа и брата. Она считала, что тут не о чем переживать и нечем тяготиться.
Нет, думала София, надо просто стараться жить дальше, причем как можно более нормальной жизнью, особенно учитывая то, что к ним обещал нагрянуть с визитом майор Кауфман. Как ей удастся скрыть свое чувство вины, если она не сможет продемонстрировать перед ним, что продолжает жить так, как жила прежде? Она потихоньку вышла в сад, надеясь, что там ее душа немного успокоится, но и в саду ее встретило не пение птиц, а дружное громыхание сапог по брусчатой мостовой, крики солдат на чуждом немецком языке, властные звуки команд, громкий хохот. София представила себе эти грубые лица, их варварские поступки, жестокие цели и затрепетала. Но она понимала, что должна прогнать эти мрачные мысли прочь, и чем скорее, тем лучше.
Она вернулась на кухню, и Анна сощурила на нее глаза:
– Графиня, вы должны поесть. Посмотрите, как вы вся исхудали. Вы же так заболеете, и когда они придут, сразу заметят, что с вами что-то не так. Прошу вас. Это пойдет вам только на пользу.
– Не вижу, какой в этом прок…
– Прок в том, что вы не будете всю оставшуюся жизнь говорить по-немецки… вы ведь этого не хотите? Вы ведь не хотите сосиски с квашеной капустой вместо спагетти с помидорным соусом?
София насмешливо фыркнула.
– Ну вот, и я так думаю, – сказала Анна и вымученно улыбнулась.
– Выходит, мы воюем за то, какая еда будет у нас на столе.
– В самую точку, – сказала Анна, ставя на стол чашку с мясным бульоном и выдвигая стул.
– Максин уже встала?
– Еще нет.
– Не представляю, как это она может так долго спать.
София села и заставила себя проглотить бульон. Анна, конечно, в известном смысле права. Они воюют за то, чтобы сохранить свою культуру, но и это еще не все. Ни один человек не хочет, чтобы им повелевали, то же самое можно сказать и про страну, и про народ.
Она снова поднялась к себе в комнату и прижалась щекой к холодному оконному стеклу, сквозь которое открывался вид на реку Арно и южную часть города. Она вдруг вспомнила про площадь Санто-Спирито, где стояла базилика Санто-Спирито, куда они с Лоренцо ходили по воскресеньям, чтобы посидеть там на ступеньках и посмотреть, как мир вокруг них живет своей жизнью. Эта маленькая площадь с растущими на ней деревьями дарила чувство безмятежной умиротворенности и была ее любимым местом в городе. Но потом внимание Софии привлек шум на улице: там немецкие солдаты тащили к одной из своих машин какого-то молодого человека. «Возьмите лучше меня!» – хотелось ей закричать, будто это могло утолить всепоглощающее чувство собственной вины.
Ей хотелось ненавидеть немцев, всех немцев, как она ненавидела Кауфмана. Но Воглер? Его она даже не знала, и вот он все равно мертв. Однако худшее состояло в том, что у нее не осталось ни капли жалости к нему. Она знала, что существуют хорошие, добрые немцы, такие, как Вольф, которые не хотели этой войны, которые, несомненно, не желали для своего народа власти Гитлера. Многие итальянцы точно так же не хотели и власти Муссолини. Очень много семей по обе стороны хотели лишь одного: просто жить своей жизнью. Но война превратила их всех в чудовищ.
Глава 39
Никто не ломал дверей, никто не кричал зверским голосом, когда София спускалась на первый этаж. Анна осталась наверху, приводила в порядок пол под выходом на чердак, убирала стремянку в шкаф. Она только что успела спрятать радиоприемник и пистолет, в который уже раз тревожась, что и то и другое легко смогут найти. Но если солдатам прикажут лезть на чердак, то там столько всякого хлама, что вряд ли можно что-нибудь отыскать. На чердаке хранились коробки с одеждой, занавесками и постельным бельем, ящики со старыми игрушками, деревянные лошадки-качалки, игрушечные домики для кукол, ненужные картины, фаянсовая посуда, украшения, кухонные и обеденные стулья, старые столы и другая мебель, даже чугунные каркасы кроватей и рваные матрасы. Родители Лоренцо, а также их родители, похоже, никогда ничего не выбрасывали.
– Анна, – позвала София, – подойди к двери!
Подойти к двери София вполне могла и сама, но она хотела предупредить и Анну на тот случай, если та не услышит.
– Все сделала, – прошептала ей Анна и поспешила вниз. – Идите в гостиную. Я открою.
– Посмотри на свой фартук.
Ее белоснежный фартук оказался весь в черных пятнах. Анна сорвала его и отдала Софии.
– Отнесите в постирочную. Там у меня замачивается полный таз. Суньте туда. А я проведу их в гостиную. Когда вернетесь, скажете, что гуляли в саду.
Чуть позже София вошла в гостиную и увидела стоящего у окна Кауфмана; он смотрел на улицу Лунгарно, идущую вдоль берега реки. Услышав ее шаги, он резко повернулся и быстро направился к ней. София постаралась выдавить из себя улыбку.
– Майор Кауфман, – сказала она так приветливо, как только могла. – Я ждала вас.
– Ждали меня?
– А вы разве не помните? Мы с вами встретились в садах Бардини. И вы сказали, что можете заглянуть.
– Ах да…
– Простите, что заставила вас дожидаться. Я была в саду.
Он сдвинул брови, и синие его глаза, отливающие стальным блеском, слегка сузились.
– Неподходящая погодка для занятий садоводством.
София от этого замечания только отмахнулась.
– Садоводством я редко занимаюсь. Для этого у меня есть люди. Просто люблю слушать, как птички чирикают.
– А мне показалось или я действительно слышал, что вы позвали служанку открыть дверь?
Она наклонила голову и мгновенно придумала ответ:
– Конечно слышали. Я как раз направлялась в сад, чтобы посмотреть, нет ли там ранних цветов. Мне нравится, когда в доме свежие цветы, а вам? Я и не подумала, что это вы там за дверью.
– Ну и как, есть?
– Что есть?
– Цветы.
Она изобразила на лице разочарование:
– Не успела дойти. Анна меня позвала, я сразу пошла обратно в гостиную. Обычно у нас в это время уже распускаются крокусы, бывают и фиалки, и гиацинты. Должна признаться, в последнее время я не очень хорошо себя чувствую и редко выхожу на воздух.
Он поднял брови и пытливо посмотрел ей в глаза:
– Да, вы действительно какая-то бледная. Надеюсь, ничего серьезного?
Она пожала плечами.
Он смотрел на нее надменно, и, глядя на него, София отчетливо поняла, что этот человек считает себя неотразимым.
– Итак, чему я обязана удовольствием видеть вас? Вы не сообщили о цели вашего визита.
– Просто проходил мимо, и все.
