– А как ее звали?
– Луиза.
– В последнее время меня нередко подводит память, но имя кажется знакомым. Думаю, что-то случилось… А сходите на площадь, там есть маленькое кафе, посидите выпейте кофе. Может, кто-нибудь там вас вспомнит.
– Оно что, работает? – спросила Максин. – Кафе, я имею в виду.
– Мы думали, что здесь немцы, – прибавила София.
Старушка скорчила пренебрежительную гримасу:
– Совсем недавно ушли… оставили после себя одни развалины. Люди старались держаться от них подальше, те, кто остался… а некоторые до сих пор затаились, прячутся. Нам совершенно не пришлось по вкусу, когда в нашу прекрасную Санта-Чечилию явились какие-то иноземцы. Лучше всего вам поговорить с Гретой в кафе. Если у нее заперто, попробуйте постучать.
– Спасибо вам. Вы уж простите нас за вторжение.
– Я бы пригласила вас в дом, но я сама в первый раз вошла туда с тех пор, как они убрались. Сейчас я живу в деревенском доме.
– А ваши домочадцы вернутся сюда из Сиены?
– Нет, пока война не кончится, не вернутся.
– А управляющий имением здесь?
– Сбежал, как только пришли немцы. Много болтал против фашистов, примкнул к коммунистам, как я поняла, так что для него здесь было небезопасно.
– А для вас? Разве не опасно?
Вопрос был каверзный, и София сомневалась, что старушка захочет на него отвечать.
Валентина помолчала, затем бросила на нее сухой взгляд:
– Если хотите знать, поддерживала ли я фашистов, отвечу: нет, не поддерживала. Но я умею держать язык за зубами.
София улыбнулась ей и вместе с Максин вышла из сада, направившись к главной площади.
– Как думаешь, что она имела в виду, когда сказала «что-то случилось»? – спросила Максин.
София не знала, что ей ответить, и предпочла промолчать.
На то, что в этом месте действительно кафе, указывал лишь единственный столик из кованого железа и пара разнокалиберных стульев рядом с ним. Максин подергала дверь, но она оказалась заперта, поэтому они, по совету Валентины, постучали. Несколько мгновений ничего не происходило, но потом дверь распахнулась и к ним вышла крохотная женщина лет сорока в огромном переднике.
– Хотите домашнего пива? Или зернового кофе?
– А у вас есть лимонад?
Женщина отрицательно покачала головой.
– Тогда два кофе, пожалуйста.
– Присаживайтесь. – Она указала рукой на столик.
Они сели и стали ждать, оглядывая площадь. Обитатели, должно быть, решили, что Софии с Максин им бояться нечего: площадь уже не пустовала. В одном углу виднелись три совсем старые женщины в черном, которые, видимо, сошлись посплетничать, обменяться новостями; посередине одной из четырех железных скамеек дремал седовласый старик, опустив на грудь подбородок, а у ног его играл ребенок – скорее всего, внучок, подумала София.
Когда женщина, которую звали Грета, вынесла им кофе, Максин спросила, знает ли она что-нибудь о семействе Каприони, которое уехало отсюда в 1910 году.
Женщина нахмурилась.
– Я тогда была совсем ребенком, – ответила она. И указала на старика: – Спросите вон у него.
Максин приготовилась немедленно вскочить.
– Давай сначала выпьем кофе, расплатимся, а потом уже с ним поговорим.
Но Максин все равно нетерпеливо поднялась.
– Ты пей, а я хочу поговорить с ним прямо сейчас, – сказала она.
Она подошла к скамейке и села рядом. Старик не пошевелился, и тогда Максин стала играть с мальчонкой. Хихиканье ребенка разбудило деда, и он обратил изрезанное морщинами, коричневое лицо к Максин. София расплатилась с Гретой и направилась к ним.
Увидев, что рядом с ним на скамейке сидит кто-то еще, старик очень удивился; он сощурил глаза и заговорил с гортанным акцентом, как всякий до мозга костей деревенский житель.
– Кто вы такая? – задал он вопрос.
– Простите за беспокойство. Меня зовут Максин, и я хочу найти здесь хоть кого-нибудь, кто знал моих родителей.
– Говори громче, девочка, – сказал он. – Ты сказала, что ищешь своих родителей?
– Нет. Хочу найти кого-нибудь, кто мог знать моих родителей. В тысяча девятьсот десятом году они уехали отсюда.
– Так бы сразу и говорила.
Максин почесала ухо: интересно, сможет ли она добиться от него толку?
– А как их фамилия? – спросил старик.
– Каприони.
Старикан заметно побледнел и всмотрелся в ее лицо:
– Так ты дочка Алессандро, так, что ли?
– Да, – обрадованно заулыбавшись, ответила Максин.
Старикан схватил ее за руку:
– Твой отец был мне близким другом. Я уже и не чаял больше услышать про него.
– Так вы его хорошо знали?
– О да, я был старше его, но мы с ним были друзьями неразлейвода. Я работал на ферме его отца, и потом тоже, когда ферма перешла к нему. Боже мой… как они уезжали… просто беда.
Максин даже несколько растерялась.
– А что случилось? – спросила она. – Я думала, они уехали потому, что семья разрослась и земли на всех уже не хватало.
– Это они тебе так сказали?
– Да.
– А что ты знаешь про маленького Маттео?
– Кто это? – нахмурилась Максин.
– Как кто? Сынок, их первенец.
Максин выглядела озадаченной.
– Должно быть, вы что-то путаете. У них не было сына по имени Маттео.
– Еще до того, как ты родилась. Кудрявый такой, блондин. Настоящий херувимчик. Они обожали этого мальчика.
Голос его понизился, и София заметила, что он говорит с некоторым трудом, словно пытается сдержать душевную боль.
– Что с ним случилось? – спросила она.
Он посмотрел на нее так, будто только сейчас заметил, что она тоже сидит рядом.
– Застрелили насмерть.
Максин так и ахнула:
– Значит, у меня был брат, которого застрелили? Но как? И почему? Это произошло случайно?
– Он сказал, что случайно. Но мы-то все знали, что это не так.
– Выходит, кто-то нарочно его убил? – потрясенно спросила Максин, глядя на старика широко раскрытыми глазами.
Старик пожал плечами:
– Кто его знает. Может, он хотел только ранить. Всего три годика было маленькому Маттео. Такое несчастье.
– Но за что? И кто его застрелил?
– Не все сразу, по порядку. Это случилось за сараем на ферме твоего отца. Этот человек уверял всех, что просто вышел поохотиться на зайцев, а мальчишка случайно выбежал и попал под выстрел.
