– Мы с ним были на Виа Раселла, когда там взорвалась бомба, и когда он пытался уйти оттуда, в него попала шальная пуля.
– О нет, это ужасно; мне очень, очень жаль.
Она сделала шаг вперед, но Максин опустила глаза и покачала головой.
Наступило долгое, мучительное молчание.
София сумела проглотить застрявший у нее в горле комок.
– Но ведь бомбу взорвали три недели назад, – заговорила она через некоторое время. – Почему вы не приехали раньше?
– Мы выехали через неделю после взрыва, – ответила ее мать, – но нам потребовалось две недели, чтобы добраться сюда. Поезд сошел с рельсов. Добирались ужасно, было много опасностей, трудностей… на дорогах множество застав… немецкие войска отступали на север. А самолеты союзников их бомбили. Это все очень страшно.
София закрыла глаза и опустила голову. У нее не было слов, но жутко хотелось возложить на кого-нибудь вину за смерть отца.
– Если отец был так болен, не лучше ли было остаться в Риме?
– Мы уже не могли найти укрытия для ночевки. Не было воды, закончилась еда. Ты просто представить себе не можешь.
– Вам надо было… – начала она, но тут снова к горлу подкатил комок; она справилась с ним и начала снова: – Надо было приехать, когда я просила вас об этом.
Максин ответила ей сочувственным взглядом.
– Надо было или нет – при чем здесь это? Мы делали то, что считали лучшим на тот момент.
София кивнула: конечно, подруга права.
– Боюсь, что это еще не все, – неуверенно сказала мать.
У Софии от страха сжалось сердце.
– Что еще? – спросила она. – Нашли Лоренцо?
– Мы почти уверены, что его арестовали и посадили в тюрьму, – сказала Максин.
Она бросила взгляд на Эльзу.
– Да, мы думаем, что нацисты узнали о его работе на союзников, – подхватила та.
София ахнула и поднесла ладонь ко рту.
– Тебе нужно быть готовой ко всему, София, – сказала Максин. – Мы, конечно, не знаем наверняка, но есть вероятность, что он вместе со многими другими был расстрелян немцами в отместку за взрыв бомбы. Они расстреляли за это около трех сотен человек из тех, кто сидел в тюрьмах.
София продолжала стоять, слепым взглядом вперившись в пространство. Она даже не понимала, говорит ли кто-либо в комнате. Перед глазами вспыхивали огни, волна ледяного холода прокатилась по ее телу. Холод сменился палящим жаром, потом снова холодом, а за всем этим в груди поднималась волна гнева. Она вдруг вцепилась пальцами себе в волосы и изо всей силы дернула, как будто хотела выдрать их с корнем и тем самым приглушить мучительную душевную боль.
Мать попыталась взять ее за руки, но София оттолкнула ее.
– Это неправда, – прошептала она. – Не может быть, это неправда.
У нее вдруг перехватило дыхание, она согнулась пополам и застонала, словно получила удар в живот. Ей помогли сесть. Несмотря на теплую весеннюю погоду, долгое, наводящее ужас молчание будто выстудило всю комнату. София сидела, раскачиваясь взад и вперед, не в силах представить себе жизнь без отца и… она даже не осмеливалась подумать об этом… без Лоренцо. Она взглянула на картину со святым Себастьяном.
– Ты не уберег его, – прошептала она.
А потом откуда-то из самых темных глубин ее существа, столь темных, что она даже не подозревала об их существовании, вырвался крик жесточайшей боли.
– Мерзавцы! – закричала она. – Мерзавцы! Грязные убийцы!
Боль разрывала ее на части, она думала о сидящем в тюремной камере Лоренцо, возможно уже убитом, а также о ее добром, любящем отце, покинувшем этот мир. Она не могла это вынести. Даже если они все-таки победят в этой мерзкой войне, что им останется? София закрыла глаза и представила себе своего возлюбленного мужа. Она видела, как тихо поднимается и опускается его грудь во сне, и не могла поверить, что больше никогда не увидит этого. Она видела, как он смотрит на нее сияющими любовью глазами. Как может исчезнуть что-то, исполненное такой удивительной силы? Этот свет. Эта сущность. Его не могли застрелить. Его не могли убить. Он был слишком прекрасен. Слишком целомудренный и чистый. София отказывалась в это поверить. Она никогда не поверит в это.
– Может быть, он остался в тюрьме, – услышала она шепот матери. – Такое тоже возможно, любовь моя.
– Списка расстрелянных не опубликовали? – спросила София, хватаясь за этот клочок надежды.
Максин покачала головой.
– Они хотят замолчать это дело, – сказала она.
София бросилась из комнаты и скрылась в своей спальне. Она понимала, что должна утешать свою мать, и она это сделает, но прямо сейчас ей надо как следует выплакаться в одиночестве, выплакать свое горе по двум мужчинам, которых она любила больше всего на свете. Она бросилась на кровать и, накрыв голову подушкой, голосила, заглушая боль, пока не иссякли силы и не успокоилось дыхание.
В течение всей следующей недели звуки рыданий разносились по дому, гуляли по коридорам, эхом долетали до самых дальних комнат. Глаза Софии щипало от постоянного плача и полного изнеможения. У Эльзы распухли веки, она почти ничего не ела и так исхудала, что София уже серьезно опасалась за ее здоровье. Мать скиталась по дому как тень – по сравнению с ее прежней кипящей жизнью натурой она действительно стала похожа на призрак, и когда София однажды застала ее, уставившуюся в пустое пространство, она подумала, что готова пожертвовать чем угодно, лишь бы матери стало лучше. Сама София больше ни о чем не думала, кроме как об отце и Лоренцо. Вспоминала, как отец читал ей, маленькой, книжки, как она засыпала под звуки его чудного голоса. Быть любимой, несмотря ни на что, – этот дар он оставил ей после себя. Именно это качество она нашла в своем муже. Она ложилась на их супружескую постель, обхватывала себя руками, жалея о том, что это не руки Лоренцо. Ей хотелось опять касаться его кожи, видеть, как светятся его глаза, но больше всего она страстно желала снова обнять его.
Глава 52
Весна в этот год выдалась прекрасной, словно нарочно задалась целью помучить Софию. Дни становились все длиннее, зимний мрак куда-то почти ушел, и солнечные лучи оживляли окружающий мир, хотя и не ежечасно.
В это время года они всегда ждали дождей и холода, готовясь к этому, но пока погода стояла великолепная. По заросшим травою дорожкам между молодыми виноградными лозами, выплескиваясь на склоны оливковых рощ, радостно тянули к небу головки своих бутонов алые маки. В воздухе порхали бабочки, гудели пчелы. Белые и желтые точки маргариток усеивали поля, по краям которых рассыпались изящные бледные розы, дрок и горчица.
Прогуливая собак, София собирала полевые цветы, и порой казалось, что под такими синими небесами, несмотря ни на что, все-таки стоит жить. Принесенные букеты она помещала в небольшие вазы и расставляла их по всему дому, и от запаха полевых цветов, такого чистого и ароматного, на душе становилось немного легче. Эльза наконец снова стала принимать пищу и уже не все время молчала, погруженная в себя.
